Насколько можно понять, Лютер терял сознание, и его приводили в чувство, оборачивая теплыми полотенцами. В том же письме он рассказывает Меланхтону о своих успехах в переговорах с местными графами в таких выражениях: «С Божьей помощью зарезали сегодня самую визгливую свинью… хоть она и отбивалась»
[503].
В письме к Кати, написанном в тот же день, Лютер упоминает только о головокружении. Он знал, что жена беспокоится о нем, – и не без причин. Нарыв на ноге у Лютера к тому времени уже прошел; однако врач его Маттиас Ратценбергер заверил, что на самом деле это «родничок», то есть отверстие, через которое выходят излишние телесные жидкости, и посоветовал не давать отверстию зарастать. Отправляясь в дорогу, Лютер не взял с собой нужную мазь, и абсцесс начал заживать – а Лютер был уверен, что это вредно для здоровья. Писал он Кати и о том, что наслаждается здесь прекрасным наумбургским пивом, которое оказалось чрезвычайно полезно для пищеварения – о запорах нет и помину, «по-большому» он ходит теперь с легкостью, по три раза каждый день. Упомянул и о том, что приступ головокружения, посетивший его перед самым въездом в Айслебен, возможно, был вызван «евреями» – ведь как раз перед этим он проезжал через город, где, говорят, их очень много. Мы уже видели, что Лютер твердо верил в «духовную брань» и нападения бесов: по-видимому, он считал, что евреи могли проклясть его, как-либо околдовать или же просто что в присутствии евреев бесы собираются большими стаями и нападают яростнее. По словам тех, кто ехал с ним в карете, Лютер жаловался им на здоровье так: «Всякий раз, как собираюсь сделать что-нибудь важное, на меня набрасывается дьявол. Он… нападает на меня и причиняет мне tentatio [тяжелые испытания]»
[504].
Лютер понимал, что для мира духовного имеет особое значение, – поэтому ему так часто досаждает дьявол. Об этом говорил он Меланхтону в письме от 3 февраля, где, рассказав о трудных переговорах, затем передал следующий случай:
Сатана сил не жалеет. До сих пор мы противились ему молитвой. Но вчера после проповеди в моей комнате загорелась сажа в дымоходе
[505], страшно перепугав бедных моих хозяев, – не иначе как сам сатана ее поджег! Боюсь, сатана смеется над нашими усилиями – или, быть может, угрожает [нам] чем-то иным
[506].
10 февраля Лютер снова пишет Кати – и в этом письме подробно рассказывает о пожаре в дымоходе. В этом письме происшествие выглядит более опасным. Рассказывает он и об еще одном опасном случае, произошедшем с ним во время важного занятия, о котором Лютер всегда говорил много и подробно – похода в уборную. Уборная, по его словам, прилегала к стене, на которой стояла мортира: она покосилась, кто-то поднялся на стену, чтобы ее поправить, – однако едва коснулся стены двумя пальцами, камень трех футов длиной и шести дюймов толщиной сорвался с нее и пролетел мимо Лютера, чудом разминувшись с его головой. Случись Лютеру в этот момент «сидеть орлом», камень неминуемо вышиб бы ему мозги – прямо «в клоаке».
Кати очень беспокоилась о муже: в ответных письмах она сообщала, что от тревоги за него не спит ночами. Быть может, ее мучало дурное предчувствие – кто знает? Так или иначе, подобная тревожность, по-видимому, обычно была ей несвойственна. Но Кати знала, что муж слаб здоровьем, что зима в этом году особенно суровая, а быстрый и сильный разлив рек как раз на пути у Лютера и сыновей делает путешествие опасным. Однако и в болезни Лютер не переставал подшучивать над женой, – хоть за шутками его всегда чувствовалась пастырская забота и нежная супружеская любовь:
Дорогой моей женушке Катарине Лютер, докторше и самомучительнице Виттенбергской, милостивой моей госпоже.
Мир и радость во Господе! Читай, дорогая Кати, [Евангелие от] Иоанна и [мой] «Малый катехизис», о котором ты однажды сказала: все в этой книге про меня! Ибо ты хочешь возложить на себя заботы Бога – как будто Он не всемогущ и не властен сотворить десять новых докторов Мартинов, если этот, старый, утонет в речке или сгорит на пожаре… Не докучай мне своими тревогами. У меня есть Хранитель надежнее и тебя, и всех ангелов: Тот, что лежит в яслях и сосет грудь Девы и в то же время сидит одесную Бога, всемогущего Отца.
Так что будь спокойна. Аминь
[507].
Последние письма Лютера к Кати и к Меланхтону написаны четырнадцатого числа. Кати он уверяет, что у него все хорошо, и обещает на следующей неделе пуститься в обратный путь, а также посылает подарок – форель, полученную от жены графа Альбрехта. Сыновья, пишет он, все еще в Мансфельде у брата Якоба: тот за ними присматривает, у них все в порядке.
По-видимому, в этот же день или на следующий произнес он свои знаменитые слова: «Если вернусь в Виттенберг – лягу в гроб и устрою червям праздничный ужин». Последнюю в жизни проповедь Лютер произнес четырнадцатого или пятнадцатого февраля. За десятки лет он произнес с десятков кафедр миллионы слов; но во время этой проповеди ему пришлось сидеть – долго стоять он уже не мог. Он даже закончил проповедь раньше, чем намеревался, сказав: «Это и многое другое можно было бы еще сказать об этом Евангелии – но я слишком слаб, так что давайте на этом остановимся»
[508]. Это была его последняя фраза, произнесенная с кафедры
[509].
За все это время Лютер произнес в Айслебене четыре проповеди, все в церкви святого Андрея. В каждой из них он подчеркивал главную мысль всей своей жизни – главную мысль человечества: Бог во Христе свободно отдает Себя нам, хоть мы и грешники. Пока не поймем, что мы неисправимые грешники, нуждающиеся в помощи, пока не позволим Ему войти в нашу жизнь и спасти нас – спастись мы не сможем. В этих проповедях он противопоставлял свою веру вере папистов, евреев и турок: все они считают, что необходимо заслужить благоволение Бога и взойти на небеса собственными усилиями. Эти проповеди произносил он 31 января, 2 февраля, 7 февраля, и последнюю – 14 или 15 февраля. Кроме того, находясь в Айслебене, почти каждый день или через день участвовал он во встречах с графами и их советниками, ради которых и приехал, – хотя здоровье и не позволяло ему участвовать в этих встречах дольше часа или, самое большее, полутора часов. То, что Лютер болен, и болен серьезно, было очевидно всем вокруг. Так, он был на переговорах шестнадцатого числа, а семнадцатого из-за самочувствия прийти не смог. Однако к вечеру ему стало лучше, и он отужинал вместе с несколькими друзьями. Именно так завершался обычно день Лютера: он ужинал с друзьями, а в восемь часов удалялся к себе для отдыха и молитв.
