А под этим, отдельной строчкой – последние написанные слова Лютера, на смеси немецкого и латыни, странные, глубокие и трогающие душу: «Wir sind Pettler. Hoc est verum»
[520].
Эпилог
Человек, создавший будущее
Не прошло и года после смерти Лютера, как император Карл V въехал верхом в виттенбергскую Замковую церковь и направил коня прямиком к источнику ереси – кафедре, с которой так часто проповедовал Лютер. Гордо взирал император со своего седла на могилу настырного немца, чье наследие теперь лежало в руинах. Всего месяц назад, в апреле 1547 года, император покончил наконец с прочими своими войнами, всей своей мощью обрушился на Шмалькальденскую Лигу – и наконец-то вернул заблудших протестантов на путь истины. Вместе со своим братом, эрцгерцогом Фердинандом, в битве при Мюльберге он наголову разбил Иоганна Фридриха Саксонского и Филиппа Гессенского. Протестантской Германии не было больше ни на одной карте. Оба вождя были схвачены и заключены в темницу, а протестантская революция, казалось, подошла к концу. Теперь, глядя на могилу, где покоились бренные останки Лютера, Карл размышлял, не стоит ли извлечь труп противника и сжечь его хотя бы посмертно, как подобает поступать с еретиками? Самая достоверная легенда рассказывает, что именно этого требовали разгоряченные насилием испанские солдаты, – но Габсбург, благородный и здравомыслящий, отвечал: «Я не воюю с мертвыми!» Так император оставил архиеретика лежать там, где покоятся его кости и по сей день – развернул коня, выехал из-под каменных сводов огромного здания и покинул мятежный Виттенберг, чтобы никогда больше туда не возвращаться.
Верно, силы императора победили в Шмалькальденской войне и опустошили значительную часть Саксонии; однако к 1547 году идеи Лютера слишком широко распространились и слишком глубоко укоренились в сердцах, чтобы Реформацию можно было убить одним военным поражением. Быть может, этого хватило бы десять или двадцать лет назад – но не сейчас. Началось сопротивление – и в 1555 году император вынужден был признать за протестантскими территориями право оставаться протестантами. Он сдался – подписал Аугсбургский мир, формально дарующий этим землям особый статус, а на следующий год отрекся от престола. С единой католической Европой было покончено.
Семья Лютера
Из-за Шмалькальденской войны и последующих войн Кати и ее детям дважды приходилось бежать из Виттенберга. Когда они вернулись, Черная Обитель и другое их достояние по большей части лежали в руинах. Даже скот был разворован или просто вырезан. Покойный муж Кати отказывался брать плату за свои обширные труды – и в результате после смерти оставил семью практически без гроша, на милость курфюрста и прочих; а они оказались совсем не так добры к Кати, как надеялся ее муж. В 1552 году в Виттенберг снова вернулась чума, и «мать Реформации» вместе с младшими детьми бежала в Торгау. Однако у самых городских ворот телега ее опрокинулась и Кати упала в канаву, полную воды. Падение и купание в ледяной воде привели к болезни, от которой Кати уже не оправилась. Три месяца спустя, в возрасте пятидесяти трех лет, испустила она последний вздох и была похоронена в Торгау, где лежат ее останки и по сей день. Говорят, последние слова ее были: «Буду держаться за Христа, как репейник держится за плащ».
В 1564 году взрослые дети Мартина и Кати продали Черную Обитель обратно университету. Старший, Ганс, сделался юристом и со временем стал советником курфюрста. Мартин, как и его отец и тезка, пошел в богословы – однако пастором так и не стал и умер молодым, всего в тридцать три. Третий сын, Пауль, стал известным врачом. Мужская линия семьи пресеклась в 1759 году, однако потомки единственной выжившей дочери Лютера Маргариты, вышедшей замуж за дворянина, живы и по сей день. Так, с гордостью называл себя прямым потомком Мартина Лютера национальный герой Германии Пауль фон Гинденбург. Увы, этим ловко воспользовался Гитлер, поставив и Гинденбурга, и Лютера на службу собственным дьявольским целям – и более чего-либо иного запятнав лютерово наследие.
Народный герой и глас народа
Рассматривая наследие Лютера, прежде всего невозможно не заметить, как поощрял он зарождающиеся демократические движения своего времени. Никто до него не выражал так ясно заботы и надежды трудящихся низов. Народные вожди прошлого жили до изобретения печатного станка – так что, если даже кто-то из них и владел таким же даром коммуникации, у него просто не было способа обращаться к массовой аудитории. Лютер обладал невиданным, почти невероятным слухом и чутьем, позволяющим общаться на равных с людьми из других слоев общества. Он писал прекрасным литературным слогом письма папам и императорам, обсуждал на латыни с Эразмом и прочими сложные богословские вопросы – и в то же время умел с несравненной простотой и ясностью обращаться к тем, кто и на родном немецком языке говорил с трудом. Благодаря этому дару он всегда на несколько шагов опережал своих оппонентов.
Обратившись к новому жанру – памфлетам на немецком языке, – Лютер открыл прямой путь к простым людям, многие из которых никогда прежде ничего не читали и не слышали, чтобы кто-то выражал их заботы и тревоги. В результате Лютер почти единолично создал vox populi – «глас народа». Он стал голосом простых людей – и их героем; в этом никто ни из союзников, ни из противников не мог с ним состязаться. Оседлав свободный рынок, обращался он ко все более и более широкому кругу читателей – и возбуждал в них жажду читать больше и больше. Смиренные читатели его никогда прежде не думали, что могут или имеют право участвовать в обсуждении своего будущего. Дискуссии такие шли и прежде – но никто не выступал от них и за них. Лютер стал их голосом и бесстрашным защитником – и перед папскими легатами, и перед самим императором. Не какой-нибудь деревенский дурень или смутьян – высокообразованный человек, интеллектуал, к которому прислушивались князья и мудрецы, возвысил голос за простой народ. То, что простые люди могут сами решать, что им нужно, и в своих собственных потребностях разбираются лучше сильных и ученых мира сего – мысль эта, привычная для нас, в то время была совершенно новой. И эту мысль, как и многое другое, впервые вывел на историческую сцену Мартин Лютер.
Наследие Лютера в Католической Церкви
Недавно я был на похоронах дорогого моего свекра, Джозефа Скьявоне. Заупокойная служба проводилась в церкви Святой Марии у Моря, на морском берегу в Нью-Джерси. В ходе этой светлой и печальной церемонии я обратил внимание на несколько вещей, в которых никто, кроме меня, ничего особенного не видел – и я заметил их лишь потому, что в это время размышлял о Лютере и Католической Церкви. Прежде всего, и меня, и других мирян на службе просили читать Писание. В дни Лютера, да и много позже, такое было бы немыслимо. И вот что еще поразительнее: никто из читавших Писание не был крещен в католицизме. Кроме того, во время службы мы пели прекрасные гимны. В наше время хоровое пение прихожан – на многих католических службах самое обычное дело; однако впервые ввел его Лютер в XVI веке в лютеранских церквях, и лишь оттуда оно в следующие столетия постепенно распространилось и среди католиков. Кроме того, я заметил, что все гимны, кроме одного, были написаны протестантами.
