И был прав: ведь в то самое время, когда он писал это письмо, Римская Церковь уже приняла решение не отвечать на призыв Лютера к открытости и переменам, а вместо этого сделать все возможное, чтобы затушить разгорающийся скандал в зародыше. Все остальное неважно. Итак, как же привести к повиновению саксонского курфюрста? Подумав, папа нашел выход: потрясти перед носом у Фридриха, страстного любителя реликвий, чем-то таким, перед чем он не сможет устоять. Пусть забудет обо всем на свете в надежде заполучить уникальную, сказочную реликвию. Приманим его Золотой розой добродетели.
Золотая роза добродетели
Поскольку Ватикан в эту эпоху действовал прежде всего как политическая сила, не стоит удивляться, что ему случалось использовать священные и почитаемые предметы для воздействия на оппонентов – или, говоря попросту, для подкупа. Один из таких предметов, которыми Ватикан время от времени награждал особенно верных «друзей», именовался Золотой розой добродетели. В иерархии римского арсенала Золотая роза стояла чрезвычайно высоко: это была, можно сказать, королева всех «святых» побрякушек.
И поскольку в Риме решили непременно привлечь Фридриха Мудрого Саксонского на свою сторону (в нескольких вопросах: получить его поддержку при избрании нового императора, одобрение так называемого «турецкого налога» и – пожалуй, самое важное – добиться наконец, чтобы он выдал этого волка в монашеской шкуре, взбаламутившего весь христианский мир своими рассуждениями об индульгенциях!), решено было оказать этому верному сыну Церкви необычайную и чрезвычайно лестную милость. Папский нунций по имени Карл фон Мильтиц был отряжен для того, чтобы вручить Фридриху благоухающую святыню
[151].
Письмо Фридриху от папы гласило:
Возлюбленный сын, на четырнадцатый день святого поста была освящена нами святейшая золотая роза. Ее помазали священным миром и окадили благоуханным ладаном с благословения папы. Ее привезет вам возлюбленнейший сын наш Карл фон Мильтиц, человек благородного происхождения и благородных манер. Эта роза – символ драгоценнейшей крови Спасителя нашего, которою все мы искуплены. Роза эта – цветок среди цветов, прекраснейшая, благоуханнейшая на земле. Итак, дорогой сын, пусть благоухание ее внидет во внутренности сердца Вашего Величества, дабы смогли вы исполнить то, что вышеупомянутый Карл фон Мильтиц вам передаст
[152].
О том, встречался ли в истории более бесстыдный и «благоуханный» подкуп, мы судить не станем. Однако, по правде сказать, был это не столько подкуп, сколько морковка, подвешенная перед носом: розу Фридриху так и не отдали – лишь обещали отдать, имея в виду, что она перейдет к нему во владение, как только он придет в чувство и согласится сотрудничать. Сам Фридрих говорил: «Должно быть, Мильтиц не отдаст мне золотую розу, пока я не объявлю этого монаха вне закона как еретика»
[153]. Тем временем драгоценный предмет покоился во дворце Фуггеров в Аугсбурге.
К своей задаче Мильтиц подготовился как следует. На Лютера он шел, как на медведя, вооружившись письмами, где мятежный монах именовался «чадом сатаны, сыном погибели, зараженной овцой, плевелом в винограднике» и так далее
[154]. Однако по пути в Саксонию, куда двигался он, нагруженный целым арсеналом папских бреве и пресловутой Золотой розой, Мильтиц столкнулся с неприятной неожиданностью. Повсюду, где случалось ему остановиться в Германии, с удивлением и тревогой видел он, что симпатии всего народа – на стороне Лютера. Приехав 18 декабря в Нюрнберг, Мильтиц встретился здесь с Шерлем, который подтвердил эти неприятные наблюдения и постарался склонить Мильтица к более умеренной, примирительной позиции. Самого себя он предложил в качестве посредника, уведомив Спалатина, что Мильтиц едет с предложениями, которые Лютеру стоит принять благосклонно. Шерль, как видно, полагал, что это единственный способ избежать беды – того, что Лютера отошлют в Рим и заклеймят там как еретика; в то же время это не требовало от Лютера отречения и покаяния, которого, как ясно понимали все, кто его знал, от него ожидать не приходится.
По переговорам Шерля с Мильтицем можно судить, что ситуация на тот момент была намного сложнее, чем нам, быть может, представляется. Мильтиц объяснил Шерлю: на самом деле Рим очень недоволен проповедями Тетцеля, из-за которых и начался весь шум. Он дошел даже до того, что назвал Тетцеля «этот Schweinehund» (буквально «свинопес»). Мильтиц сообщил даже, что торопливым ответом Приериаса Лютеру в Риме были сильно недовольны и сурово его одернули. Он объяснил, что больше всего беспокоит Рим «Проповедь об индульгенциях и благодати», которая распространилась уже по всей Германии, ходит по рукам и наносит репутации Церкви серьезнейший урон в глазах верующих.
Мы видим здесь, как то, что позже будет названо Реформацией, шло вперед уже собственным ходом, вырвавшись из-под контроля основных игроков. Новая технология книгопечатания и голод по печатным книгам вызвали такое бурное распространение работ Лютера, какого ни сам Лютер, ни кто-либо другой не ожидали. Отдавая свою «Проповедь об индульгенциях и благодати» в печать, Лютер не подозревал, что она разойдется так широко, вырвется из контекста и в конечном счете нанесет удар по Церкви. И нам не дано понять, как расценивать это неконтролируемое распространение ключевых текстов: навредило ли оно делу Реформации – или, напротив, только благодаря ему Реформация и стала возможна.
5 января 1519 года Мильтиц встретился с Лютером в Аугсбурге, по всей видимости, в городском замке. Его поразило, как молодо выглядит Лютер. Было ему в то время тридцать пять лет (а самому Мильтицу двадцать восемь). Наши сведения об этой ранней и чрезвычайно важной встрече исходят от самого Лютера. В письме Спалатину от 20 февраля Лютер рассказывал, что Мильтиц приехал с поручением во что бы то ни стало и любым способом исправить ситуацию. В самой любезной манере Мильтиц пригласил Лютера вместе поужинать, за ужином развлекал непринужденной беседой, а прощаясь, обнял и по-дружески облобызал. Однако любопытно – и ярко характеризует Лютера, – что он не поддался на этот фонтан обаяния; по его словам, все это было «одно только итальянское притворство». Трудно сказать, чем было вызвано такое суждение: только ли более сдержанным немецким характером и воспитанием Лютера, – или его строгой приверженностью богословским вопросам, в сравнении с которыми все прочее казалось ему неважным, а светская болтовня, ласковые улыбки и выражения дружеской приязни пред лицом тяжкой и неразрешенной богословской проблемы выглядели просто оскорбительно.
К концу 1518 года папа в общении с Фридрихом перешел от уговоров к требованиям. Тогда он жестко настаивал на выдаче Лютера в Рим, где у того, как говорится, земля запылает под ногами – вполне возможно, и в буквальном смысле. Но теперь, когда близились выборы нового императора, Рим вдруг решил смягчить тон. Он как бы сказал себе: ладно, не будем спешить. В конце концов, может быть, нам удастся достичь дружеского соглашения? Чтобы проверить, возможно ли это, папа и отправил в Саксонию Мильтица. С одной стороны, он соблазнительно помашет у Фридриха перед носом Золотой розой; с другой, оказавшись поблизости, встретится с этим непрошибаемым упрямцем Лютером и попробует выяснить, нельзя ли все-таки добиться от него отречения. Лютер избежит Рима и костра – и даже публично отрекаться ему для этого не придется; однако придется выполнить ряд условий.
