Чем глубже и серьезнее, готовясь к дебатам, исследовал Лютер вопрос о первенстве папы, тем больший ужас его охватывал. В марте 1519 года он полностью сосредоточился на этой теме, тщательно проследил ее в канонах и в истории Церкви; и чем больше открывалось ему, тем более он убеждался, что обязан разоблачить эту гибельную ложь. Поскольку в то время он был еще не уверен, что получит от герцога Георга разрешение на участие в дебатах, то опубликовал «Резолюцию на Тринадцатый тезис касательно власти папы». Он считал, что само по себе папство – не против воли Божьей, однако и не установлено Богом, как утверждает Церковь. Из всего, прочитанного Лютером по этой теме, ясно следовало: это чисто человеческое учреждение. В Писании невозможно найти ни единого свидетельства о его божественном происхождении. Такова истина; и, утверждая обратное, нынешний папа – как и Каэтан, и Эк – строят на гнилом основании. Кто любит Церковь, тот обязан исправить эту ошибку; а Лютер Церковь любил. По-видимому, этот месяц стал для него точкой невозврата. 13 марта в разговоре со Спалатином он сказал шепотом: «Не знаю, то ли папа – сам антихрист, то ли кто-то из его апостолов; столь бесстыдно он в своих декреталиях извращает и распинает Христа (то есть истину)!»
[164]
Очевидно, кризис, разгорающийся, как пожар, и особенно необходимость готовиться к дебатам заставили Лютера пуститься в такой богословский путь, в какой он никогда идти не собирался. Однако что-то подсказывало ему, что на эту дорогу направляет его Господь. Многолетнее изучение Библии позволило ему идти по этому пути с непоколебимой уверенностью. Начал он с индульгенций, но теперь бросил вызов величайшей из проблем Римской Церкви – вопросу о самой папской власти. Он пришел к мысли, что Римская Церковь, хоть и установлена Богом, не может претендовать на высший и безусловный авторитет, как делает она в последние четыреста лет. И, разумеется, не может воля Церкви стоять выше Писания. Для Лютера вера (см. Рим. 1:17) создает христианина, а за ним и христианскую общину, именуемую Церковью. Церковь есть везде, где есть вера в Христа, – в том числе и за пределами Римской Церкви, то есть в Церкви Греческой, Восточной.
Верно и обратное: сами по себе, без веры, и таинства, и Церковь пусты и не могут претендовать на какое-либо значение. Основание Церкви – вера в Христа; и вера эта исходит не от нас, падших грешников, а свободно даруется нам Богом. Следовательно, искажать Писание таким образом, чтобы представить Римскую Церковь, человеческое учреждение, неизбежно и неопровержимо божественной – само по себе ересь и лжеучение. Чем больше смотрел Лютер на то, что открывалось ему во всем своем величии и ужасе, тем более убеждался: в последние четыреста лет Церковь, подобно древнему Израилю, находится в некоем вавилонском плену. И если он, подобно пророку, не укажет на это, не призовет Церковь покаяться и вернуться к истине Божьей, то вина падет и на него. Значит, надо без страха идти вперед.
Готовясь к дебатам, которые должны были начаться в конце июня и растянуться на добрых три недели, уже в январе Карлштадт совместно с Лукасом Кранахом занялся афишей диспута – выдающимся образчиком ранней печатной пропаганды. Эта афиша должна была послужить рекламой будущего «спектакля». Огромная сатирическая гравюра под названием «Телега Карлштадта» изображала две телеги, влекомые запряженными в них лошадьми. Обе были полны народу, и над каждой фигурой – пояснительный текст в рамочке. В первом издании текст был по-латыни, но скоро появилось и второе издание, с немецким переводом. Плакат был разделен на две части: процессия в верхней части двигалась к Иисусу, снабженному пояснительной надписью «Unser Fri[e]d» («Наша Свобода»); над телегой ласково склонился Бог Отец, а под колесами ее извивался, корчась в муках, обезьяноподобный дьявол. Что же до процессии в нижней части гравюры – она направлялась прямиком в раззявленную пасть ада, полного языков пламени, гротескных бесов и корчащихся в огне грешников. И кто же сидел в этой второй телеге – с улыбкой на лице и с бесом за левым плечом? Не кто иной, как сам Эк; а на случай, если кто-либо не знал, в чем состоит его богословие, над ним красовалась подпись «Eigner Wil» («Моя воля»).
Начало лейпцигских дебатов. Aetatis 35
Начало дебатов было назначено на 27 июня; однако в этот же день имперский рейхстаг выбрал девятнадцатилетнего отпрыска Габсбургской династии, Карла I Испанского, новым императором Священной Римской империи. Карл унаследовал трон своего покойного деда Максимилиана I – и стал императором Карлом V. Немецкие княжества на рейхстаге сперва предлагали трон не кому иному, как Фридриху Мудрому Саксонскому; но Фридрих понимал, что ни у одного немецкого князя нет в руках власти, необходимой для успешного управления огромной империей, и оправдал свое прозвище, отдав голос юному Карлу I Испанскому, хоть папа Лев X и надеялся до последнего, что Фридрих этого не сделает. Историки часто восхваляют Фридриха как мудрого и благородного политика, думавшего о благе подданных больше, чем о собственном возвышении; здесь перед нами яркий пример их правоты. Однако и после избрания императора фигура Фридриха не утратила важность для папы: ведь ясно было, что новый император, занятый испанскими делами, не сможет уделять Германии много времени и внимания.
Дебаты должны были продлиться три недели, а погода в конце июня стояла прекрасная – и множество людей со всех концов Германии отправились в Лейпциг, чтобы насладиться редким зрелищем. Сам Эк прибыл вдвоем со слугой 22 июня, без всякой торжественности. Однако приехал он как раз вовремя: на следующий день состоялся праздник Праздник Тела и Крови Христовых
[165] – важное местное событие, и очень разумным ходом со стороны Эка было принять в нем участие. Вместе с другими клириками он прошел по городу в торжественной процессии – и, разумеется, не упустил случая со всеми познакомиться и постараться на всех произвести хорошее впечатление. Остановился он в доме у бургомистра – так что не оставалось сомнений в том, на чьей стороне симпатии местных властей.
Два дня спустя в городские ворота Гриммы куда более торжественно въехали гости из Виттенберга. На первой телеге ехал Карлштадт – и вез с собой такую гору книг, что телега стонала и прогибалась под их весом. На второй путешествовали Меланхтон и ректор Виттенбергского университета вместе с самим Лютером. Здесь же можно было увидеть Иоганна Агриколу и Николаса фон Амсдорфа, виттенбергских друзей и коллег Лютера, будущих видных деятелей Реформации. Но больше всего внимания привлекала пешая часть процессии: две сотни студентов из Виттенберга, вооруженных огромными, жутковатыми на вид алебардами (иначе они называются пиками или бердышами). Многие также несли с собой копья или посохи с заостренными наконечниками.
Перед самыми воротами случилось неприятное происшествие, напомнившее карикатуру Кранаха: телега Карлштадта, до краев набитая справочной литературой, застряла в грязи и сломала себе ось. Бедняга Карлштадт полетел с телеги в грязь. Быть может, это было дурное предзнаменование? Так или иначе, Карлштадт перепугался да и сильно ушибся – и именно этим многие объясняли его отнюдь не блестящее выступление.
