Книга Мартин Лютер. Человек, который заново открыл Бога и изменил мир, страница 56. Автор книги Эрик Метаксас

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Мартин Лютер. Человек, который заново открыл Бога и изменил мир»

Cтраница 56

И действительно, недавний декрет об индульгенциях, второпях составленный Каэтаном – с конкретной задачей заставить Лютера замолчать, – стал ярким примером такого фальшивого вероучения, своего рода «Бога из курии», абсурдного и логически невозможного.

Горячие дебаты длились семнадцать дней; однако для тех, кто при этом присутствовал, зрелище было, скорее всего, не слишком увлекательное. Меланхтон настоял на том, чтобы велся протокол диспута. Эк был решительно против, но Меланхтон победил, и писцы начали записывать все происходящее. В результате после каждой фразы и участникам дискуссии, и слушателям приходилось ждать, пока ее запишут – и лишь затем продолжать. Многие лейпцигские богословы, обедавшие между сессиями, после обеда клевали носом: зачастую под конец дня их приходилось расталкивать – и, покинув зал дискуссии, они с облегчением отправлялись ужинать. Через несколько дней такой неторопливой процедуры большинство виттенбергских студентов решили, что видели и слышали достаточно – а кроме того, у них уже заканчивались деньги; так что, один за другим, потянулись они домой, в Виттенберг.

Но даже семнадцать дней спустя многие вопросы остались едва затронуты. Сказано было немало – но, чтобы отдать должное этим великим и важнейшим для вечного спасения предметам, требовалось гораздо больше времени. Однако герцог Георг, человек важный и занятой, не готов был отдать собственный замок под дискуссию, которая будет длиться до Страшного суда. Вскоре он собирался принимать у себя Иоахима, маркграфа Бранденбургского. Этот маркграф возвращался с рейхстага, где только что избрали нового императора, – и едва ли обрадовался бы, узнав, что ему придется гостить в замке, битком набитом богословами и всяким сбродом. Так что герцог решил положить Лейпцигскому диспуту конец.

Важнее всего для нас в этом диспуте следующее: на дебатах Лютер свободно говорил то, что, быть может, не решился бы сказать в иной обстановке. Здесь он чувствовал необходимость отбить все возражения и победить – и поэтому пускался в такие области, которые не стал бы затрагивать, будь у него выбор. Именно здесь, в пылу битвы, выдвинул он несколько новых и поразительных богословских позиций, от которых в дальнейшем уже не отступал. Так, он решительно заявил, что Библия по авторитетности стоит выше Церкви (так называемая идея Sola Scriptura). Высмеял учение о чистилище, заявив, что в Библии ни о чем подобном не говорится. Два года назад, когда в своих «Девяноста пяти тезисах» Лютер впервые высказался об индульгенциях, никто – включая его самого – и представить не мог, что со временем он займет столь провокационные и опасные позиции. Он, можно сказать, вынужден был обнажать все больше и больше сомнительных сторон церковного учения – и, как верный сын Церкви, понимал и чувствовал, что, говоря вслух горькую правду, оказывает Святой Церкви большую услугу. Он был уверен, что к этому его побуждает сам Бог. Но как объяснить это церковным вождям? Найдется ли в Риме хоть один человек, у которого достанет духу принять слова Лютера всерьез и ради блага всей Церкви последовать за ним нехожеными тропами назад, к истине?

После Лейпцига

После дебатов Лютер получил письмо от нескольких учеников Гуса. Они приветствовали его усилия и восхваляли, называя «саксонским Гусом» – честь и именование, без которых Лютер вполне мог бы обойтись. К письму прилагались подарки: несколько ножей искусной работы и книжица, где объяснялись взгляды Гуса. Ответ Лютера звучал с предсказуемой осторожностью. Попасться на общении с ревностными последователями известного еретика – последнее, что было ему сейчас нужно. Свой ответ Лютер продиктовал Меланхтону и вложил во второе письмо, адресованное курьеру – чтобы, перехватив письмо, нельзя было вычислить автора. Однако, открыв наконец книжечку с изложением веры Гуса, Лютер был поражен до глубины души. Основная мысль ее состояла в том, что глава Церкви – один Христос, и папа не вправе занимать Его место. Далее Гус писал: от своих слов он не отречется, пока обвинители не покажут ясно от Писания, в чем он ошибается. И за это Гуса осудили и сожгли на костре! Лютера это как громом поразило. «Оказывается, все мы гуситы и сами того не ведаем!» – воскликнул он [181] [182].

Мысль, что папа занял место Христа, – притом что, по убеждению Лютера, никто, кроме Христа, не может быть истинным главой Церкви, – побудила Лютера начать называть папу антихристом. Ведь быть антихристом и значит занимать место, которое может занимать один лишь Христос. Все более и более привыкал Лютер таким образом смотреть на папство – и все менее и менее стеснялся об этом говорить. Но не только в этом отношении тон его стал суровее и резче. После дебатов многие гуманисты, как, например, Мосселанус, глубоко впечатленные выступлением Лютера и его аргументацией, начали говорить и писать в его пользу, и часто – без того смирения перед Церковью и папой, которое проявлял сам Лютер. Те же, кто занял сторону Эка, разумеется, отвечали им резкой полемикой. После Лейпцига великие вопросы, обсуждаемые на этих дебатах, перешагнули обычные богословские границы и сделались всеобщим достоянием.

Однако сами Лютер и Эк продолжали спор своим чередом. После диспута оба опубликовали свои отчеты о происшедшем – и каждый постарался выставить себя победителем. Из-за агрессивного и откровенно манипулятивного стиля полемики, а также из-за нападок на Эразма репутация Эка немедленно пострадала, а Лютера – возросла. Например, один из будущих соработников Лютера, Юстус Йонас, перешел на его сторону после того, что увидел и услышал на Лейпцигском диспуте. Он был десятью годами моложе Лютера, блестяще знал греческий и латынь и только что стал ректором Эрфуртского университета. Лейпцигские дебаты изменили для него все: в дальнейшем он стал одним из ближайших друзей и союзников Лютера. Однако Эразм, узнав, что Йонас перешел на его сторону, был опечален и писал ему:

Ты спросишь меня, дражайший Йонас, зачем разразился я этой долгой жалобой теперь, когда дело уже решено. Вот почему: хоть все это зашло куда дальше, чем следовало бы, – надлежит нам не оставлять бдительности и по мере сил искать возможности усмирить эту ужасную бурю… Если и есть в людях, правящих человеческими делами, нечто такое, что нам не по душе, – по моему разумению, нам следует оставить их на усмотрение Господа и Владыки. Если приказы их справедливы, разумно им повиноваться; если несправедливы – долг доброго человека в том, чтобы терпеть, дабы не вышло худшего. Пусть наше поколение и не может вынести Христа во всей Его полноте – по крайней мере будем Его проповедовать, сколько можем [183].

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация