В сердце богословия Лютера стоит мысль о том, что слово Божье – евангельская Благая Весть – всегда пробьет себе дорогу, что навязывать его или насаждать силой не нужно и опасно. В одной из своих «Проповедей Invocavit» он говорил об этом так:
Знаете ли, что думает дьявол, когда видит, что люди пытаются распространять Благую Весть насилием? Сидит он, скрестив лапы, перед адским огнем, злобно ухмыляется и приговаривает: «Вот молодцы! Порадовали меня! Все делают как мне нужно! Пусть продолжают в том же духе – богатый улов мне достанется!» А когда видит, что Слово защищает себя и одерживает победы само, без помощи человеческого оружия – вот тогда дрожит и трясется от страха
[337].
Сам Лютер в эти годы проповедовал Благую Весть неустанно. В 1522 году он произнес только в Виттенберге 117 воскресных проповедей, в следующем году – 137. И это не считая тех, что произносил в путешествиях, там, куда его приглашали.
Возвращение пророков
Лютер и его друзья еще не выслушали последнего из безумных «пророков из Цвиккау», которых, вместе с другими радикалами, Лютер уже припечатал словечком Schwärmer («фанатики»). Где-то в начале января Шторх и Дрехзель покинули Виттенберг так же торопливо, как здесь появились, и теперь путешествовали по Германии, везде, где только можно, распространяя свои безумные учения. Шторх обладал несравненной способностью завораживать толпу: истории о том, что случалось с ним на небесах, он ткал с таким же мастерством, как пряжу на ткацком станке. Нередко рассказывал он о своих встречах с архангелом Гавриилом, и договорился до того, что Гавриил якобы обещал уступить ему свой небесный престол. Правда, где будет тогда сидеть сам архангел, оставалось неясным.
Младщий из этой троицы, Маркус Штюбнер, бывший студент Меланхтона, остался со своим бывшим учителем: тот поселил его у себя дома и защищал от виттенбержцев, все более подозревавших неладное. Некоторое время Штюбнер жил с Меланхтоном и его женой – и каждый божий день забрасывал их красочными апокалиптическими пророчествами. Однажды заявил, например, что скоро явятся турки и перережут всех священников, в том числе и тех, что успели жениться. Еще предсказывал, что через пять или семь лет начнется жестокая гражданская война, но те, кто останется верным Богу, выживут, – и после этого уже не будет разделений в христианском мире. Можно лишь воображать, с какими чувствами слушал все это мягкий и несколько оторванный от жизни Меланхтон. Чем дальше, тем причудливее звучали речи Штюбнера: однажды, когда все сидели за обедом, он вдруг задремал – должно быть, утомленный несколькими неделями беспрерывных пророчеств, – а проснувшись, ни с того ни с сего объявил себя Иоанном Златоустом, архиепископом Константинопольским IV века.
В начале апреля Лютер имел беседу со Штюбнером и еще одним из этой же компании, неким магистром Целларием, приехавшим в Виттенберг. Штюбнер объяснил Лютеру свое учение о ступенях духовного восхождения. По его словам, сам он достиг второй мистической ступени, «твердости», а Лютер (так он снисходительно сообщил) пока пребывал на первой, называемой «подвижностью». Но Лютеру не следует отчаиваться: если он постарается, то сможет подняться и на вторую ступень. Лютеру все это показалось решительной чушью, о чем он без обиняков и сообщил. В Библии, сказал он, нет ни тени чего-то подобного. Либо Штюбнер и его друзья попросту все это высосали из пальца, либо в самом деле получили «откровение»; однако, поскольку Библия ничего этого ни прямо, ни косвенно не подтверждает, такое откровение Лютер должен отвергнуть. Откровения бывают не только от Бога, но и из других источников, и это – явно не от Бога.
На это Штюбнер ответил, что о первородном грехе Библия тоже ничего не говорит. Разумеется, в Библии и вправду не упоминается первородный грех – а также Троица, печатный станок и еще множество разных вещей, – но такое доказательство, что твое учение истинно, выглядит шатким, особенно с точки зрения человека, который много лет только Библией и жил. Дальше с Лютером начал спорить Целларий. Спор быстро перешел на повышенные тона. Лютер процитировал Целларию пророка Захарию – «Господь да запретит тебе, сатана!» – и дальше начался скандал. До того Целларий заискивал перед Лютером и льстил ему, но тут, потеряв самообладание, разразился таким потоком брани, что Лютер не мог и слова вставить. Неудивительно, что Штюбнер и Целларий скоро покинули Виттенберг. Позже Лютер вспоминал об этой встрече так: «Я говорил с самим дьяволом во плоти»
[338]. И это была не гипербола: он искренне верил, что за мистическими дарованиями «пророков» стоял не Бог, а дьявол.
Штюбнер в Виттенберг больше не возвращался, но какое-то время спустя в городе вновь объявился Дрехзель. Он рассказал Лютеру о двух необыкновенно ярких видениях, которые истолковал как предупреждения о близости Божьего гнева. На Лютера это никакого впечатления не произвело: спокойно выслушал он поток бессвязных слов, воплей и речений, достойных дельфийской пифии, а затем спросил: «Это все, или еще что-нибудь добавишь?» Тут высшие силы открыли Дрехзелю, что здесь его пророческий дар не встретит понимания, и он скромно удалился. Наконец, вождь троицы из Цвиккау, Шторх, снова появился в городе в сентябре. По неизвестной причине «князь пророков» носил теперь солдатский мундир и привел с собой новообращенного, доктора Герхарда Вестербурга из Кельна (впоследствии, как и многие последователи пророков из Цвиккау, этот Вестербург примкнул к жестокому и буйному движению анабаптистов). Шторх начал прямо с крещения младенцев, сообщив Лютеру, что брызганье на младенца водой не может иметь никаких последствий для его души. Дальше этого беседа не продвинулась.
Возвращение в Виттенберг открыло в жизни Лютера новый этап: теперь его окружали угрозы не только от «правых» традиционалистов вроде герцога Георга, но и от радикальных «левых» Schwärmer вроде Карлштадта или Мюнцера. Лютеру пришлось не только отражать атаки с обоих флангов, но и сосредоточиться на определении правого пути: нападки справа и слева, несомненно, помогали ему сформулировать этот царский путь к истине. Надо сказать, представшей перед ним неподъемной задачи по созданию новой Церкви – или, по крайней мере, новой деноминации – Лютер никогда не ожидал и тем более не желал. Но события последних лет вывели его на этот невиданный исторический путь – и теперь ему предстояло определять правила веры и жизни не только для Виттенберга, но и для множества людей в иных местах, близких и отдаленных, которые видели в нем своего вождя. Так, необходимо было придумать новую форму богослужения: в ходе этого Лютер начал писать музыку и гимны и в конце концов ввел в Церкви хоровое пение всех прихожан – еще одно величайшее его историческое достижение.
В первый год по возвращении Лютер очень много писал, стремясь прояснить, что означает вера и как подобает жить христианину. Он составил «Личный молитвенник», в котором постарался создать противовес принятым в Средневековье молитвенным практикам, – бессмысленному повторению одних и тех же молитв по многу раз, словно в стремлении достучаться до Бога, рассеянного, занятого чем-то другим или попросту не желающего тебя слушать. Лютер верил, что Бог – любящий отец, всегда готовый прислушаться к молитвам своих детей. Понять его отношение к молитве поможет нам письмо к одному австрийскому дворянину, написанное Лютером два года спустя. Этот дворянин потерял жену – и написал Лютеру, прося молиться о ее душе и упоминая, что заплатил множеству священников, чтобы они служили по ней частные мессы. На это Лютер прямо и откровенно ответил, что платить священникам за молитвы об усопшей жене – «маловерие»:
