Вот птицы, которых я знаю – стервятник, коршун, сокол, ястреб-перепелятник; хотя не уверен, что смогу легко узнать каждую.
Вот промысловая дичь, которую я знаю: олень, косуля, серна (которую [Вульгата] называет bubalus).
Не знаю, что имеет в виду [Вульгата], когда упоминает среди кошерных животных козла, оленя, антилопу и жирафа
[345].
Хочу, чтобы эту часть работы ты взял на себя. Возьми еврейскую Библию и постарайся выяснить об этих животных все что сможешь, чтобы нам не наделать здесь ошибок. У меня на это времени нет.
Прощай и молись обо мне
[346].
Новый Завет Лютера стал сенсацией по многим причинам. Прежде всего, благодаря своему мощному языку. Многие фразы из него стали крылатыми и вошли в сокровищницу немецкого языка навеки. Переводя Новый Завет, Лютер ориентировался на то, что его будут читать вслух, – и старался сделать свой перевод не только точным и понятным, но и благозвучным для немецких ушей.
Но еще больший интерес и восхищение читателей вызвали предисловия к каждой книге, все объясняющие и ставящие в должный контекст. Разумеется, мысль, что Писание невозможно понять, пока нам его не объяснят, – вполне библейская; более того, для Писания она очень важна. Вспомним эпизод из Деяний, где эфиопский евнух разговаривает с Филиппом:
Филипп подошел и, услышав, что он читает пророка Исаию, сказал: разумеешь ли, что читаешь? Он сказал: как могу разуметь, если кто не наставит меня?
[347]
Из того, что Лютер открыл Библию для всех и каждого, порой делается вывод, что все истолкования Библии равнозначны; сам Лютер, конечно же, так не думал. Себя он поставил на место наставника и учителя, но ясно понимал: это не замена самостоятельного чтения, а лишь подспорье для людей, читающих Библию самостоятельно. Ясно видел он, что впадение в любую крайность создает серьезные проблемы. Читающий Библию без понимания того, что именно он читает, неминуемо впадет в заблуждение – но и всякий, кто отказывается читать Библию сам и доверяет чужим толкованиям, рискует ошибиться, ибо толкования эти могут оказаться богословски неверными. Как никто не в силах умереть за нас, так и никто не может за нас строить отношения с Богом, – а значит, и принять на себя ответственность за то, как мы читаем Писание. Это решать только нам.
Поэтому Лютер стремился давать полезные комментарии, однако не пытался объяснить все и не навязывал свою точку зрения. Из предисловий Лютера к библейским книгам особенным шедевром считается предисловие к Посланию к Римлянам:
Вера – это действие Божье в нас, которое изменяет нас и делает рожденными заново в Боге… Вера – живая и смелая уверенность в благодати Божьей, столь твердая и определенная, что ради нее верующий тысячу раз поставит на кон собственную жизнь. Познание этого и уверенность в благодати Божьей делает людей радостными, смелыми и счастливыми в обращении с Богом и со всем творением. Вот что совершает в вере Дух Святой. Из-за этого человек без принуждения, охотно и радостно всем делает добро, всем служит, терпит любое страдание ради любви Божьей и в похвалу Богу, показавшему ему такую благодать. Отделить дела от веры невозможно, как невозможно отделить тепло и свет от огня
[348].
Эти слова Лютера столь ясно объясняют, что значит «родиться заново», что более двух столетий спустя, в мае 1738 года, чтение их вслух произвело на молодого англичанина по имени Джон Уэсли огромное впечатление и подарило ему опыт обращения и перерождения, изменивший всю его жизнь
[349].
Уэсли принялся неустанно проповедовать то же евангельское послание – и это привело к великим историческим последствиям, в том числе к методистскому возрождению XVIII века; а оно, в свою очередь – к обращению Уильяма Уилберфорса, возглавившего борьбу за прекращение работорговли в Британской империи. Оно же привело к служению и проповеди Джорджа Уайтфилда в американских колониях – а это, в свою очередь, несколько десятков лет спустя вызвало объединение колоний вокруг тех же идей свободы и равенства, какие, благодаря проповедям Лютера и других реформаторов, вдохновляли немцев в начале XVI века. Идеи всегда меняют мир – и идеи Лютера изменили мир более каких-либо иных.
Глава пятнадцатая
Монстры, монахини, мученики
В явлениях природных на земле
И в небе, – непогода ли случится,
Внезапный ветер, или что еще, —
Разумную причину отвергая,
Увидят чудо, знаменье, предвестье,
Зловещий метеор, глагол небес,
Что королю грозят господней карой.
У. Шекспир. Король Иоанн. Акт 3, сцена 4
Порой мир Лютера кажется нам очень похожим на современный. Но в другие моменты мы вспоминаем, что он все же от нас очень далек. Например, напоминает об этом история Папского осла и Теленка-Монаха.
В декабре 1522 года, когда Лютер и Меланхтон в последний раз вычитывали лютеровский перевод Нового Завета, за много миль к востоку от Виттенберга, в деревне Вальтерсдорф, чья-то корова произвела на свет теленка-уродца. Мир в те времена бдительно следил за кометами, рождением уродов и прочими «знамениями»; так что это гротескное существо, как говорят, походившее на монаха, привлекло большое внимание и новости о нем быстро распространились. Придворный астроном в Праге, услыхав о нем, немедленно сделал вывод, что теленок-монах – не что иное, как намек самой природы на Мартина Лютера, и написал об этом стихотворение, кое-где приобретшее популярность. Лютер, что неудивительно, истолковал это чудо природы совсем иначе.
За несколько месяцев до того на песчаный берег в Харлеме, в Нидерландах, выбросило большого кита, и новость об этом также привлекла внимание Лютера. А еще до того Меланхтон наводил справки о чудовище, якобы выброшенном волной на берег Тибра, близ Рима, в 1496 году. У той твари, как рассказывали, было женское тело, ослиная голова, чешуя и две пары разных ног. Поскольку обнаружилась она поблизости от Рима, неудивительно, что появление ее было истолковано как прозрачный намек Бога на сущность папства; уроду быстро присвоили название der Papstesel (Папский осел) – и, быть может, активно его обсуждали, не в последнюю очередь ради удовольствия не раз и не два произнести эти слова, едва ли приятные папе.
