Иногда кто-нибудь садился рядом, или она к кому-нибудь подсаживалась, чтобы непринужденно помолчать. Феликс хорошо ладила с пассажирами. Те, кто часто здесь ездил, давно ее запомнили, некоторые даже приносили угощение, и тогда Феликс проникалась к ним еще большей симпатией, поскольку путь к сердцу станционной кошки несомненно лежал через желудок. Суровый и властный характер, который появился у нее к концу 2011 года, никуда не делся, но летом 2012 года Феликс общалась с людьми тепло, под стать солнечной погоде. Она с удовольствием терлась о ноги и даже позволяла детям гладить себя.
Иногда она бывала капризной и равнодушной, а ластиться начинала, когда хотела что-нибудь выпросить. Ее особенно любили пожилые люди и малыши, и она покладисто терпела их интерес к своей особе. С детства привыкнув к вокзальному быту, она никого не пугалась, и правильно – иначе ей пришлось бы трудно. Хотя постоянные пассажиры были с ней знакомы, большинство людей на станции были чужаками и ничего не знали о том, кто она такая и откуда. А некоторые, наоборот, проявляли к ней чрезмерный интерес.
Когда лето сменилось осенью, а ночи стали длиннее, произошел один случай. Вот тогда-то хорошие отношения с пассажирами и пригодились Феликс.
Осенью 2012 года Энджи Хант как-то дежурила в ночную смену с напарницей по имени Памела. Было начало девятого вечера, и снаружи уже совсем стемнело.
Обычно по ночам на станции тихо и почти пусто – только у входа кто-нибудь дожидается, чтобы встретить с поезда ребенка или жену. Пассажиры приходили по одному, по двое: вот молодая женщина цокает каблуками, судорожно вцепившись в сумочку на плече; вот подросток купил жареную картошку и ест из пакета; вот компания лысых, пузатых йоркширцев, пропустивших кружку-другую в баре. Для совсем пьяных было еще рано, а для припозднившихся офисных работников поздновато, и в зале было тихо.
Вдруг Энджи и Памела услышали топот бегущих ног. К ним в полной панике мчалась одна из постоянных пассажирок. Подбежав к ним, она крикнула, тяжело дыша:
– Вашу кошку украли!
– Что? – ужаснулась Энджи.
– Какой-то человек схватил ее и унес!
– Да вы что! – Энджи возмущенно вскочила, готовая защищать свою подопечную. – Я Феликс никому в обиду не дам!
Они с Памелой со всех ног кинулись к дверям вокзала. Пассажирка сказала, что все случилось секунды назад: незнакомец вошел в зал, схватил кошку и убежал, так что они надеялись еще увидеть его.
Но когда они выскочили на площадь Святого Георгия, Феликс нигде не было. Энджи, запыхавшись, стояла на ступенях и всматривалась в темноту. Слева была привокзальная стоянка и бар «Королевская голова», справа – стоянка такси и бар «На всех парах»; там было светло от автомобильных фар, но в их лучах никто не бежал с кошкой на руках. Впереди – фонтаны и бронзовая статуя Гарольда Уилсона, а дальше – улица. Площадь была широкой, но черно-белой кошки нигде не было видно.
– Феликс! – отчаянно закричала Энджи. – Феликс!
Ни звука. А потом вдруг в густой темноте на углу площади, куда не попадал свет уличных фонарей, мелькнуло что-то белое: маленькие белоснежные лапки мчались к Энджи. Феликс летела во всю прыть, словно спасаясь от смертельной опасности.
Она взбежала на крыльцо, и Энджи наконец подхватила ее на руки:
– Феликс! Умница, кисонька, молодец, – с облегчением сказала она. – Ты вырвалась!
Энджи отнесла Феликс обратно на вокзал. К сожалению, камеры видеонаблюдения в то время стояли не везде, и когда она просмотрела записи, то так и не увидела, кто же вошел в зал и попытался украсть станционную кошку. Дейв Чин вспомнил Стервеллу Де Виль из мультфильма про далматинцев и предположил, что злодей покушался на пышную шубку Феликс.
Вора так и не нашли, а пассажирке, которая сообщила о происшествии, все были очень благодарны. Страшно подумать, что было бы, если бы она не подняла тревогу.
Феликс вернулась к обычной станционной жизни. Энджи с коллегами старались внимательнее за ней присматривать, но все, кроме Феликс, работали посменно, так что иногда она все-таки оказывалась предоставлена сама себе. К середине осени выяснилось, что ее самостоятельные вылазки не всегда проходят гладко.
– Феликс, пойдешь со мной? – весело спросила Энджи как-то в утреннюю смену, отправляясь на обход. Обычно Феликс, ее волшебная помощница, рада была присоединиться. Но в тот день, когда Энджи открыла дверь на платформу и придержала ее, кошка попятилась, не желая выходить наружу.
– Ладно, дружочек, как хочешь, – сказала Энджи. Она не слишком беспокоилась; иногда Феликс предпочитала остаться дома. – Решила взять отгул? Ну, поспи, я скоро вернусь.
Следующие несколько дней Энджи работала в ночную смену, и Феликс охотно выходила вместе с ней и бегала вокруг, и только через пару недель стало понятно, что случилось что-то плохое.
Энджи заметила, что днем, в толпе, храбрую кошку словно подменяли. Если Феликс в это время вообще выходила наружу, то шарахалась от пассажиров, припадая к платформе. Джин Рэндалл обратила внимание, что Феликс вздрагивает от голосов играющих детей и больше к ним не приближается, но ее пугали не только дети – она вдруг начала бояться всех, кроме работников станции, а ведь раньше была такой приветливой и общительной.
– Кто-то ее обидел, – жаловалась Энджи Дейву Чину. – Кто-то на платформе.
Разумеется, невозможно было выяснить кто. Может быть, заигравшийся ребенок случайно дернул ее за шерсть слишком сильно. А могло быть и хуже – какой-нибудь взрослый пнул ее, вымещая на ней свои обиды. Как бы то ни было, Феликс замкнулась в себе. Она пятилась, если в час пик ей открывали дверь и приглашали наружу, а большую часть времени проводила в кассе, глядела из окошка и, наверное, чувствовала себя спокойнее рядом с Джин, Пэм и другими женщинами, которые там работали. Она держалась в помещениях и решалась выйти за порог только в ночную смену, когда людей на вокзале не было и платформы принадлежали ей одной.
Всем было больно видеть поразительную перемену в характере Феликс. Коллеги окружали ее заботой и любовью и старались не терять надежды, что она выберется из черной полосы и снова научится доверять людям.
Времени понадобилось немало. Прошел месяц, затем другой. На площади перед вокзалом уже звучали рождественские гимны, когда Феликс понемногу осмелела. Она по-прежнему весь день сидела в кассе, но ближе к окошкам, где до нее могли бы дотянуться пассажиры. Это требовало от нее недюжинной храбрости, но рядом с ней работали кассиры, и Феликс знала, что она не одна и ее защитят.
Одним суматошным декабрьским днем она сидела рядом с девушкой-кассиром, которая обслуживала пассажиров, надев шапку Санта-Клауса. Феликс сидела рядом и храбро, хоть и несколько напряженно, смотрела по сторонам.
Очередной пассажир подошел к окошку.
– Ишь ты! Привет, – ласково поздоровался он с Феликс.
И пока кассирша выдавала ему билет, он протянул руку и грубой, широкой ладонью осторожно погладил кошку. Феликс подставила ему щеку и благодарно задрала подбородок. Он почесал ей шейку, тогда она опустила голову, чтобы он еще ее погладил. Пассажир был только рад.
