Внезапно меня переполняют гнев и ненависть. Я сжимаю кулаками покрывало, чтобы не броситься на нее, потому что меня так и подмывает это сделать. Я хочу подбежать к ней и выплеснуть все накопившиеся чувства, но не могу.
– Я знаю, как ты любила мать Нину, – продолжает она.
– Любила, – отвечаю я, внутренне морщась от того, как скоро мы научились говорить о ней в прошедшем времени, и как это несправедливо. – Она поступила правильно. – Вивиан, без тени смущения, проходит в глубь комнаты и оглядывает меня с ног до головы, будто проверяя, все ли цело. Никаких увечий она не найдет.
– Неужели? – огрызаюсь я.
– Конечно. – От ее голоса веет холодом, а ведь она говорит о загубленной невинной жизни, о потере человека, с которым десяток лет проработала бок о бок.
– И откуда такая уверенность? – Меня все еще распирает от злости.
– Она знала, что ты собираешься выдать себя.
С этим не поспоришь.
– Она спасла тебя.
– Выходит, это я во всем виновата? – кричу я.
– Я этого не говорила, – произносит она с каменным выражением лица.
– Но подразумевала! – Я срываюсь на визг.
– Ева, держи себя в руках, – предупреждает она, в отличие от меня сохраняя спокойный тон, – Мать Нина явно что-то почувствовала, чего остальные из нас не смогли заметить. Она была бы счастлива, зная, что умирает, спасая тебя.
– Почему вы ничего не заметили? – Я спрыгиваю с кровати. – Как ему удалось пройти такой строгий отбор? Как его вообще сюда допустили? – Кровь приливает к голове, когда я сыплю обвинениями.
– Этот вопрос изучается. – Она щурится, поджимая губы, давая понять, что ее совершенно не трогает моя реакция. – Такого больше не повторится.
– И это все? – Мой голос срывается.
– Думаю, ты упускаешь из виду нечто более важное, Ева. – Она поднимает бровь, и это выглядит чуть высокомерно, но не совсем уж бесчеловечно, учитывая обстоятельства. – Ты становишься слишком сентиментальной, в то время, когда нужно сосредоточиться на главном деле, в котором ставки слишком высоки. Выбирай, какая битва для тебя важнее. Сконцентрируйся на том, что лежит впереди. Конечно, то, что случилось с матерью Ниной – трагедия, но речь идет всего лишь об одной жизни.
– Почему моя жизнь должна быть важнее, чем ее жизнь? – Ком в горле мешает мне говорить.
– Тебя не просто так называют Спасительницей. Ты вообще слушаешь учителя на уроках истории? – Она пытается шутить.
– А мне казалось, что я просто винтик, – сухо отвечаю я.
– Ева… – Она нетерпеливо вздыхает, теребя манжету рубашки. – …Мать Нина послужила великому делу, пожертвовав собой. Мы должны быть благодарны ей, но давай не будем раскисать.
Я молчу, опуская глаза в пол.
– А что произошло в лифте?
– Ничего, – еле слышно отвечаю я, ощущая нарастающую тревогу. – Меня спасли.
– Охранник был найден без сознания.
– Это было недоразумение.
Она не спускает с меня глаз, пытаясь понять, говорю я правду или лгу. Не знаю, с чего вдруг она задает такой вопрос. Повсюду установлены камеры – наверняка она уже видела все, что там происходило.
– Никаких дальнейших действий в отношении тех молодых людей не требуется?
Я качаю головой, не в силах оторвать взгляд от пола. – Ты говорила, что они причинят мне вред. Что искушение будет слишком велико.
– Искушение может нахлынуть мгновенно или накапливаться постепенно, Ева. Не допускай небрежности в поведении, иначе в следующий раз тебе, возможно, не так повезет, – предупреждает она, буравя меня взглядом. – Ты поняла?
Я киваю.
– Очень хорошо. – Она направляется к двери.
– Похороны! – кричу я ей вслед. – Будут ли похороны?
Вивиан вздыхает. Возникает неловкая пауза. – Я прослежу, чтобы это как-то отметили. Скажу Матерям… пусть обо всем позаботятся.
– Благодарю, – бормочу я себе под нос. – Это была самая замечательная женщина.
Все, что мне нужно сейчас – это заботливые объятия. Майкла, Брэма, матери Нины… Даже Вивиан могла бы подарить мне некоторое утешение. Но она ничего мне не предлагает. Сделав глубокий вдох, Вивиан вскидывает голову и молча выходит из комнаты. Оставляя меня проливать слезы в одиночестве.
14
Брэм
Я закрываю дверь нашей комнаты в общаге и трясущейся рукой выставляю код на замке. Я не могу унять дрожь. Мне удавалось сдерживать ее там, у лифта, но теперь, когда я один, мое тело может делать все, что хочет.
Я спотыкаюсь, пятясь назад. Сероватое пятно расплывается на периферии зрения, как виньетка на старой фотографии. Комната вращается. Койка, окно, дверь. Койка, окно, дверь. Ноги подкашиваются под тяжестью мыслей, которые посвящены единственной на свете.
Еве.
Я тащу свой чемодан по коридору этажа нашего небоскреба. Мы находимся очень высоко, почти под самой крышей. Облака давят на стеклянную стену, окрашивая ее в серый цвет.
Когда я выглядываю наружу, облако начинает светиться. За окном вдруг появляется пара огромных светящихся глаз, которые смотрят на меня.
Твоя Спасительница. Добрый голос, приглушенный стеклом, эхом разносится по небу. Наше будущее. Туман рассеивается, и на стене противоположного небоскреба возникает проекция миловидного лица.
– Ты знаешь, кто это? – спрашивает мой отец.
Конечно, знаю.
– Ева, – говорю я, но мой взгляд возвращается обратно в коридор. Там, за запертой дверью нашей квартиры, рыдает моя мать.
– Ева станет твоим новым другом, – говорит отец и только тогда замечает, куда переместилось мое внимание.
– Не оглядывайся назад, – бубнит отец. Мы стоим у дверей лифта, ожидая его прибытия. – Это твой единственный шанс на лучшую жизнь. Когда-нибудь ты скажешь мне «спасибо». За то, что вытащил тебя отсюда.
– Я хочу к маме. – По тому, как дрожит мой голос, я понимаю, что плачу. Реву. – Я хочу к мамочке!
– Ты больше никогда не увидишь эту женщину, и это тебе точно не понадобится там, куда мы направляемся. – Он дергает за серебряный крестик, и цепочка рвется, падая с моей шеи. – Глупая вера глупой женщины. Чтоб я больше о ней не слышал.
Ева!
Я резко приподнимаюсь. Мне холодно. Щеку саднит, как будто мне надавали пощечин. Зрение размыто и бесцветно, но я различаю Хартмана, склонившегося надо мной, с поднятой рукой. Его губы шевелятся, но я не слышу ни слова из-за звона, что вибрирует в черепе.
Он замахивается и хлещет меня по лицу. Щеку обдает огнем.
– Брэм! – шепчет он в панике. – Брэм, если ты сейчас не очухаешься, я вызываю врача.
