Я так смеялась, когда доктор вручила мне тест на беременность – твой отец говорил, что слышал мой смех из приемной. Я послушно помочилась на полоску и вернулась к врачу, не дожидаясь результата. Я даже передала ей тест с таким видом – мол, «это же нелепо». Я не ожидала, что она скажет: «Да, так я и думала» и отправит меня на ультразвук, но именно это и произошло.
В тот момент я почувствовала страх и тревогу, и мы вместе с твоим отцом отправились на диагностику. Снова беременна. Я плакала. Как и твой отец. Для нас обоих это стало потрясением. А потом мы оба долго смеялись, обнявшись, не в силах поверить, что это произошло нежданно-негаданно. Мы восприняли это как подарок свыше.
Я затаила дыхание, пока врач ультразвуковой диагностики водила зондом, поглядывая на экран. Я готовилась к худшему, потому что уже проходила через это, знала, как разом исчезают надежда и радость, когда звучит неизбежное: «Мне очень жаль».
Но палочка все скользила внутри меня, пока врач набивала на клавиатуре цифры и проводила измерения.
У нее вырвался почти комический вздох изумления. – Я скоро вернусь, – вдруг разволновалась она. Зонд выпал у нее из рук и приземлился на пол. Мы с твоим отцом в замешательстве смотрели друг на друга. Не похоже было, чтобы она собиралась сказать мне, что плод умер. Все казалось каким-то особенным. Так оно и было. Пять минут спустя еще четыре врача вошли в кабинет и наблюдали за повторным сканированием.
– Видите? – спросила она, глядя на них.
Все повернулись ко мне и твоему отцу. Выражения их лиц не описать словами. Честно говоря, я никогда не забуду их отвисшие челюсти.
Наконец Вивиан вышла вперед и представилась, а потом сказала что-то вроде: «Удивительно, миссис Уоррен, но вы ожидаете девочку!».
Твой отец чуть не упал в обморок, а я просто плакала. Наверное, виноваты гормоны. Нас не отправили домой, а попросили остаться на несколько дней, чтобы провести дополнительное обследование. Учитывая мою историю и факт гериатрической (черт, не выговоришь) беременности, я согласилась без малейших колебаний. Все это случилось месяц назад, и с тех пор я не выходила отсюда. Меня не принуждали остаться. На самом деле я сама сказала, что не возражаю против регулярных тестов и надлежащего ухода. К тому же в городе творилось что-то невероятное. Однажды твой отец хотел пойти домой, чтобы забрать какие-то вещи, но на улице его встретили толпы людей, желающих поговорить с ним, и все расспрашивали обо мне и тебе. Мир сошел с ума. Думаю, мы счастливы здесь. Это безопасное место, и Вивиан оказывает неоценимую помощь, следит, чтобы мы ни в чем не нуждались.
Так мы и живем. Это моя восьмая беременность, я уже бывала здесь раньше, но на этот раз все выглядит совсем по-другому.
Это небо и земля.
Не могу поверить, что я уже на шестом месяце и вынашиваю девочку. Надеюсь, что это станет началом перемен в мире, и у тебя будет счастливое и достойное будущее.
Я уже так сильно тебя люблю и делаю все, что в моих силах, чтобы ты появилась на свет живой и здоровой.
С любовью,
Эту историю я уже слышала не раз, но намного приятнее читать ее в изложении моей мамы. Ее рассказ трогательный и в то же время забавный. Интересно, делилась бы она со мной этими воспоминаниями в каждый день рождения, если бы мы до сих пор были вместе? Рассказывала бы о том, что даже не догадывалась о своей беременности? Заставляла бы меня смеяться, описывая неуклюжую реакцию врача УЗИ? Помогла бы она преодолеть пропасть между мной и Вивиан? Мама, кажется, радовалась ее поддержке, даже благодарила. На нее как будто и не давил груз всеобщих ожиданий. Нет, в ее словах звучит счастье матери, взволнованно ожидающей появления на свет ее ребенка. Еще одного ребенка, которого ей не суждено вырастить самой, как она мечтала.
Я закрываю тетрадь.
На сегодня достаточно.
18
Брэм
Я чувствую себя лучше, но меня пока отстранили от пилотирования Холли. Трехдневное пребывание в том закутке в недрах Купола больше напоминало тюремное заточение, чем восстановление после травмы. Думаю, это и есть тюрьма, куда меня отправили, чтобы заставить молчать, чтобы защитить отца. Если бы я находился в медицинском отделении, это вызвало бы слишком много подозрений. Матери – самый безопасный вариант. Пусть нарушение протокола, но зато они не задают вопросов.
Я рад вернуться в общежитие, к Хартману.
– Чувак, это полный отстой. Они не выпускали меня из общаги, – жалуется Хартман. – Целых три дня! – Я ему не сочувствую, и он это замечает.
Я показываю ему красную отметину на лбу – память о бойне, устроенной отцом. Стараниями матери Кади теперь это едва заметный шрам. Конечно, если бы меня отправили к медикам, от раны не осталось бы и следа – технологии у них ого-го! – но я никогда не стеснялся шрамов. Шершавыми пальцами я поглаживаю бледную бугристую кожу на тыльной стороне левой руки.
Мне снова десять лет, и отец лупит меня по костяшкам. Мои слезы его не останавливают.
– Ты не должен рассказывать Еве о себе, – рычит он сквозь стиснутые зубы. – Ты не Брэм, когда ты с ней. Ты не мой сын, когда ты с ней.
Ты не мой сын.
Ты не мой сын.
Я потираю руку. Ева – не единственная, кому шрамы напоминают об отце.
– Черт возьми, в этот раз он здорово тебя приложил, Брэм, – говорит Хартман, понижая голос.
– Боль всегда одинаковая. – Я пожимаю плечами.
Кто-то просовывает под дверь лист бумаги.
Мы с Хартманом переглядываемся. Задание? Неужели нам наконец-то разрешат вернуться к работе?
– Брифинг, сегодня в 19:00. – Хартман читает скупую строчку, напечатанную на бумаге. Он смотрит на меня и улыбается. – Кажется, мы снова в деле!
Комната для совещаний наполнена возбужденным шепотом, как это обычно бывает после любого форс-мажора в Башне. Наше с Хартманом таинственное трехдневное отсутствие не остается незамеченным.
– Эй, Брэм, я прочитал стенограмму твоего последнего сеанса, – прорывается сквозь шум голос Джексона. – Еще немного – и ты перешел бы черту, не так ли?
Я не собираюсь отвечать ему.
– И что это за черта? – вступается за меня Хартман.
Ну все, начинается.
– Он начал обсуждать ее родителей. Своих родителей. По мне, так это звучало очень реально, – говорит Джексон, ковыряя зубочисткой во рту.
– Кому какое дело, что думаешь ты, Джексон? – Хартман подливает масла в огонь. – Будьте осторожны. Это все, что я хотел сказать, – предупреждает Джексон, даже не глядя в нашу сторону.
– Так ты теперь заботишься о нас, Джексон? – саркастически замечает Хартман.
