Она скользит мимолетным взглядом по моей обнаженной шее, и я замечаю неуловимое обиженное движение ее губ, прежде чем она снова сосредоточивается на кубике.
Тело покалывает от ощущения этого нового уровня близости и жаждет большего.
Я снова осторожно продеваю руку сквозь ее локоть, чтобы мы могли продолжить игру, но на этот раз не говорю ни слова. Просто показываю движения пальцами.
Она мастерски копирует их, подмечая все нюансы манипуляций, и ловко собирает кубик.
Пусть между нами стоит молчание, но мы общаемся на каком-то совершенном ином языке.
Я чувствую ее.
Знаю, это звучит нелепо, но я действительно чувствую. Сейчас, когда наши руки переплетены, а тела ближе друг к другу, чем обычно, мы обмениваемся новой энергией.
Я ощущаю каждый ее вздох, каждую мышцу, имитирующую мои движения, и знаю, что она так же, как и я, улавливает перемену. Это не мои фантазии. Это реальность. Я знаю, что она тоже это чувствует. Это возбуждает, дразнит и пробуждает во мне необъяснимый голод.
Я хочу ее.
Мне не нужны слова, чтобы описать наши общие мысли или трепет у меня в животе от близости ее тела.
– У нас получилось, – тихо говорит она, глядя на собранную головоломку. Никто из нас больше не думает об игре.
Мы молчим.
Мои мысли сосредоточены на волне тепла, разливающейся по правой половине тела. Тепло настоящее. Долго дремавшие чувства пробуждаются, они здесь, и никто не разубедит меня в этом.
Проходит время. Секунды или часы – понятия не имею.
– Мне пора. – Она постукивает пальцами по верхушке кубика и вскакивает на ноги. Она хочет сказать что-то еще, но в последний момент останавливается. Постукивая по полу танкетками сандалий, она шагает к выходу.
– Я приняла решение, – кричу я, глядя на облака у меня под ногами. – Я выбираю науку.
Мне не нужно оборачиваться, чтобы убедиться в том, что ее уже нет.
20
Ева
Какое-то время я еще сижу на Капле, пытаясь успокоиться и убедиться, что на щеках не осталось румянца после нашей встречи.
Встреча…
Во мне поднимается необычное пьянящее чувство, теплое и пушистое. Мне нужно время, чтобы переварить его, насладиться им, но и подавить, пока не появится возможность поразмышлять над неизбежностью печального исхода. С чем я буду тянуть до последнего. Я должна выбрать науку, потому что не выдержу близости с претендентом номер три, не испытывая такого чувства. Как его ни назови.
А пока я сосредоточиваюсь на божественных видах, открывающихся передо мной. Это зрелище я стараюсь никогда не принимать как должное. Жизнь под облаками, откуда я вижу землю во всей ее красе, вдохновляет и подстегивает меня. Зелень полей, иногда мелькающая вдалеке, синева неба – все это так манит. Наполняет меня любовью к матери-природе, несмотря на то, что она уже показала свой характер – а, возможно, демонстрирует силу и то, что она могла бы с нами сделать… Она тут хозяйка, с этим не поспоришь. Как бы мы ни пыжились, нам не удастся пойти против ее законов. Если только она сама этого не захочет. Разве плохо, что я начинаю находить в этом утешение?
Удар колокола напоминает мне о том, что пора приступать к дневным занятиям. Сегодня это садоводство. Холли не посещает этот класс: иногда реальность и иллюзия просто несовместимы. Действительно, странно было бы видеть ее на уроках, где воспитывают уважение к земле, прививают заботу о живом мире, где своими руками можно вырастить новую жизнь. Я не возражаю против ее отсутствия, потому что, копаясь в саду, все равно забываю обо всем на свете. Для меня любой физический труд – лучшее лекарство. И сейчас он нужен мне, как никогда. А уж меньше всего мне хочется, чтобы рядом болтались другие Холли.
Мать Кимберли уже ждет меня, когда я появляюсь на своем участке за пределами Купола. В других садах Матери выращивают фрукты и овощи, которые нам подают за столом, но этот клочок земли принадлежит только мне. Он утопает в цветах: розы, нарциссы, лаванда, клематисы, дельфиниумы, маки – чего здесь только нет. Я берусь за секатор и обрезаю отцветшие бутоны и пожелтевшие листья.
– Ты хорошо себя чувствуешь? – спрашивает мать Кимберли. Уютная в своей полноте, она вытаскивает из-под навеса два коричневых складных стула и присаживается на один из них. Она, как всегда, в темно-синих рабочих брюках, кремовой хлопковой блузке и кроссовках. Короткие рыжие волосы вьются вокруг ушей, а усталость скрывается во влажных голубых глазах, обычно сверкающих радостью. Губы, на которых я привыкла видеть улыбку, плотно сжаты. Она выглядит разбитой. Должно быть, недавние события здорово подкосили и Матерей. Пройдет много времени, прежде чем утихнет боль потери и жизнь вернется в прежнюю колею. Если такое вообще возможно.
Я тяжело вздыхаю.
Она кивает в ответ. Сочувствие разливается на ее розовощеком лице, и губы снова складываются в прямую линию. – Я слышала.
– Я не хочу даже смотреть на этого претендента, не говоря уже о том, чтобы позволить ему прикоснуться ко мне. – Я убираю сморщенные, так и не распустившиеся бутоны роз, тем самым направляя жизненные силы куста на те, что выглядят здоровыми. Я учусь выращивать жизнь.
– Ты не узнаешь о своих чувствах к нему, пока вы не пообщаетесь, – всезнающим тоном советует мать Кимберли. Обычно мне нравится, когда Матери делятся опытом из прошлой жизни, хотя не уверена, что они понимают, каково это – быть мной.
– Не думаю, что дойдет до общения, – без обиняков заявляю я.
– О.
Я вижу, как она расстроена, когда до нее доходит смысл моих слов, и чувствую укол вины.
– Это позор.
– Ты так думаешь? – Я беру пустое ведро и складываю в него обрезанные цветы.
– Все дети, которых ты родишь, будут наполовину его детьми, – твердо заявляет мать Кимберли, слегка вытягивая шею и пытаясь держаться дипломатично. Вряд ли она скажет мне прямо, что я ошибаюсь, это не в ее характере, но мне бы хотелось, чтобы она поделилась своими мыслями.
– Разве это имеет значение? – спрашиваю я.
– Имеет ли для тебя значение, что половина в тебе – от твоего отца? Что ты появилась на свет только благодаря ему? – медленно произносит она, склоняя голову набок. – Ты когда-нибудь задумывалась, похожа ли ты на него в чем-то?
Мне редко задают такие прямые вопросы об отце. Он присутствует в моих мыслях, но чаще я думаю о матери.
Я не отвечаю, потому что в ее словах не только правда – она еще и знает ответы на каждый из заданных ею тяжелых вопросов.
– Разве твой ребенок не будет чувствовать то же самое?
– Может быть, – бормочу я.
Моя жизнь так четко запрограммирована на встречу с претендентами и поиск идеальной пары, что я даже не заглядывала дальше акта соития на церемонии Возрождения. До недавнего времени я не задумывалась о жизни с ребенком. Младенцем. Моим ребенком. Конечно, самая важная часть во всем этом действе – рождение новой жизни. К этому стремилась моя мать. Она строила планы для меня, для нас. Она продумывала нашу совместную жизнь.
