– Общественность на твоей стороне, но попробуй только взбрыкнуть – и все быстро изменится. Однажды ты подарила людям надежду, но они будут действовать самым вульгарным и грубым образом, если у них отобрать то, ради чего они живут и борются. Мне бы не хотелось, чтобы они узнали, что твой эгоизм привел человечество к гибели. Они бы не стали так дрожать над своей драгоценной Евой, если бы услышали, что она отказалась сотрудничать и перестала следить за своим здоровьем. И, если не выполнишь то, что мы просим, ты нам здесь больше не нужна. Мы продолжим поиски альтернативы и выставим тебя отсюда. Одну-одинешеньку. – Что-то доносящееся снаружи, видимо, привлекло ее внимание, потому что она оглядывается через плечо и прислушивается, прежде чем снова поворачивается ко мне и продолжает: – Но я уверена, что до этого не дойдет. Я воспитала тебя более здравомыслящей.
Она вдыхает полной грудью, как будто хочет еще что-то добавить, но вместо этого выходит за дверь.
У меня вырывается вздох облегчения, и я чувствую, как кружится голова. Последнее, что я помню, это жалобные стенания матери Кимберли, а потом мир погружается в черноту, и я падаю на холодные плиты пола.
32
Брэм
– Он занят. – Ву, помощница моего отца, ковыряет в девственно чистых голографических зубах голографическим ногтем большого пальца, едва поглядывая на меня со своего насеста за прочным стальным столом.
– Скажи ему, что это я, и что это важно. – Мне не до шуток. Я никогда не понимал, почему отец придумал такую упертую помощницу.
Ву с негодованием буравит меня маленькими серыми глазками, словно я – муравей, вторгшийся на пикник. Возможно, она просто запрограммирована на неприязнь ко мне. – Слушай, Брэм, он занят и просил, чтобы его не беспокоили. Понятно? – Она говорит со мной, как с десятилетним мальчишкой, который канючит, чтобы отец починил ему сломанный игрушечный самолет. Побочный эффект взросления в одном и том же месте, в окружении тех же людей, проявляется в том, что для некоторых я все еще остаюсь сынишкой босса. Кажется, даже для голограмм.
– Ладно, у меня срочная работа, не мешай. – Ее глаза возвращаются к тому мусору, что ей заготовили в качестве симулятора чтения.
– Скажи ему, что я был внизу, у мамы, – говорю я, и Ву тотчас меняется в лице. Она вздыхает. Я знаю, что привлек ее внимание. Отца бесит, что я навещаю маму. Он знает, что я хожу туда, когда меня что-то мучает, когда возникают вопросы. Странно, что у мертвых иногда больше ответов, чем у живых. Впрочем, я надеюсь, что сегодня это не тот случай.
Ву таращится на меня, и в ее взгляде читается: «мне-то что/своих забот хватает».
Мне надоело ждать.
Я иду к двери в кабинет отца. Она не защищена той же технологией, что используется в остальных помещениях здания. Отец создает самые передовые технологические системы, но предпочитает окружать себя вещами, которые напоминают ему о прошлом, о мире, откуда он родом. Стальной стол – последняя металлическая поверхность, которая попадается мне на глаза, пока я шагаю по отделанному дубовыми панелями коридору к его офису.
Подходя ближе, я вижу пробивающийся сквозь матовое стекло свет и отцовский силуэт, размахивающий руками в воздухе.
– Брэм! – кричит мне вслед Ву, и ее голограмма слегка дергается, когда она пытается меня догнать. – Доктор Уэллс!
Я открываю дверь без стука.
Отец резко поворачивается ко мне, застывая у массивного стола с обтянутой кожей столешницей, но не видит меня сквозь визор на лице. Пилотский визор.
Он срывает козырек, и я успеваю разглядеть изображение на дисплее внутри. Мне ли его не узнать? Купол.
– Брэм? Что ты здесь делаешь? – Он явно взволнован.
– Извини, пап, – говорю я, когда запыхавшаяся Ву возникает в дверях.
– Доктор Уэллс, он проскочил мимо, я не могла…
– Все в порядке, Ву, – говорит отец, поднимая руки, чтобы ее успокоить. – Можешь идти.
Ву стреляет в меня самым злобным взглядом и исчезает в коридоре.
– Проходи и закрой дверь, – говорит мне отец.
Я поворачиваюсь к двери, и у меня за спиной раздается эластичный щелчок: отец снимает кинетические перчатки. – Я тестировал некоторые обновления программного обеспечения. Думаю, тебе они понравятся, – говорит он, указывая на визор, оставленный на столе.
– Звучит заманчиво, – отвечаю я без всякого энтузиазма. Мысли бегут вперед, на ходу оценивая, как лучше подобраться к интересующей меня теме и добиться столь необходимых ответов.
– Ну, это если ты вернешься в строй, разумеется. Как ты справляешься с увольнением? Сколько уже – два дня? – спрашивает он, убирая визор в титановый футляр.
– Все хорошо, – лгу я, не желая доставлять ему удовольствие.
– В самом деле? – Подкладка из пенопласта поскрипывает, когда он аккуратно укладывает визор. Этот звук вызывает у меня содрогание. – Какое разочарование. Я надеялся, что это послужит тебе уроком, сынок.
Сынок. По интонации, с которой он произносит это слово, видно, что оно дается ему с трудом. Как будто он не привык к таким словам.
– Урок? – переспрашиваю я.
– Да, урок дисциплины. Урок сдержанности. Слишком долго ты ходил по грани, и тебя спасло только твое имя, мое имя, тогда как многие другие потеряли бы намного больше, чем свою работу. – Он не смотрит мне в глаза.
– Это единственная причина, по которой меня здесь держат, не так ли? Из-за твоего имени? Не потому, что я лучший пилот, когда-либо состоявший на службе в ЭПО, и не потому, что я самый опытный и преданный делу член команды? Тот, кому больше всех доверяет Ева? – огрызаюсь я, чувствуя, как колотится сердце.
– Ева доверяет тебе, это правда, но ты злоупотребил ее доверием, как и другие глупые молодые люди до тебя. – Ловкими выверенными движениями он ставит на место крышку футляра и запирает ее отпечатком большого пальца.
– Ну, я думаю, это то, что объединяет всех нас, кто служит в этом месте, – дерзко отвечаю я. Отец ничего не говорит, но выражение его лица позволяет мне продолжить мысль. – Мы все злоупотребили ее доверием. Все, от охранников на цокольном этаже до Вивиан в пентхаусе. Ева живет в «идеальном» мире, который придумала для нее Вивиан, а ты помог создать. В мире, совершенно оторванном от реальности.
– Виновен по всем пунктам. – Отец шутливо, будто капитулируя, поднимает руки. – Но скажи мне, сынок, – он подходит к окну и крутит запястьем, – эта идея вдохновила бы тебя на спасение человечества?
Экран оживает, показывая бурю за окном. Дождь барабанит по стенам Башни, вспышки молнии освещают грязные облака, окрашивая комнату в жутковатый пурпурный цвет.
– Хотел бы ты спасти наш род, который сделал все, чтобы полностью уничтожить планету, свою кормилицу? – задает вопрос отец, и в его глазах горит огонь, какого я никогда видел с тех пор, как мы сюда переехали. Когда Вивиан вытащила его из канавы забвения и дала ему цель, дала власть.
