Как только она вешает трубку, остальные матери бросаются к ней с вопросами, которые мучают и меня.
– Что случилось?
– Мы в опасности?
– Где мы?
– Как долго мы здесь пробудем?
– Кто звонил?
– Успокойтесь, успокойтесь. – Мать Табия взмахивает руками, пытаясь нас утихомирить. – Звонил Кетч. Непредвиденная ситуация внизу.
– Что за ситуация? – спрашивает мать Кимберли.
– Пока неясно.
– Хорошо, что он сказал? – нетерпеливо спрашивает мать Кэролайн, потирая бедра.
Мать Табия поглядывает на меня, и они затихают.
Ага. Значит, решили, что это не для моих ушей.
– Что случилось? – спрашиваю я, зная, что мой голос звучит громче, чем мне хотелось бы.
– Все в порядке. Это всего лишь предосторожность, – спокойно отвечает мать Табия.
– Предосторожность в связи с чем?
– Я толком не знаю.
– Тогда что сказали по телефону? – Я даю понять, что не отстану, пока мне не расскажут больше.
– Кто-то угрожает нашей безопасности, – сдается она, складывая ладони, как в молитве.
Матери начинают говорить все разом, задавая еще больше вопросов или что-то бормоча себе под нос.
– Спокойно, – призывает их мать Табия. – Здесь мы в безопасности, так что давайте не будем паниковать, пока не узнаем больше. Просто подождем. Я уверена, мы не задержимся здесь надолго.
– Пойду, поставлю чайник, – решительно говорит мать Кимберли, шаркая на кухню, в то время как другие Матери, собираясь группками, продолжают строить догадки. Некоторые стоят посреди комнаты, остальные удобно устраиваются на красных диванах, расставленных вдоль стен. Как это ни ужасно, я нахожу некоторое утешение в том, что не только меня держат в неведении.
– Тебе бы прилечь, – говорит мать Кади и, подхватывая меня под локоть, ведет к нижней койке двухъярусной кровати.
– Не хочу, – со стоном отвечаю я.
– Захочешь. – Она вручает мне кубик Рубика, который, должно быть, захватила из моей спальни. Я кладу его на кровать рядом с собой. Хорошо, что она догадалась его взять, но я не собираюсь говорить ей об этом. – И еще поешь чего-нибудь.
Твердость в ее голосе не дает мне возможности возразить.
Я залезаю на койку, как велено, и испытываю почти что облегчение, когда мое усталое тело распластывается на матрасе. Я измотана, как морально, так и физически. Я – труп.
Довольная моим послушанием, мать Кади похлопывает меня по плечу и отворачивается. Я вижу, как она перебрасывается парой слов с остальными и проходит в мини-кухню, где начинает рыться в шкафчиках, доставая оттуда консервные банки и с грохотом расставляя их по столу. Каждый стук отдается у меня в голове.
Я растираю виски, удивляясь, как моя жизнь могла так драматично перевернуться за последние двое суток.
Пока мать Кади выкладывает еду на тарелку, к ней подходит мать Табия. Они стоят спиной ко мне, и я не могу разобрать, о чем они говорят, но их приглушенные голоса еще больше интригуют. Они обмениваются репликами, мать Кади кивает в знак согласия. Видимо, удовлетворенная результатом, мать Табия принимается за сортировку книг, а мать Кади, подхватывая столовые приборы и тарелку, направляется ко мне.
Я отодвигаюсь, освобождая ей место, чтобы она могла примоститься на краешке кровати. Она ставит передо мной тарелку и кладет приборы. Хоть я и не голодна, мне приходится давиться холодной запеченной фасолью. В животе урчит. Я послушно отправляю в рот ложку за ложкой, пока не съедаю всю тарелку. Мне становится дурно от тяжести в животе.
– Спасибо тебе, – шепчет мать Кади, прикасаясь к моему запястью, а потом берет в руки кубик Рубика, что лежит возле подушки, и играет с ним, как с мячиком.
Глядя на мать Кади, я вспоминаю угрозу Вивиан выселить ее и других Матерей. Но, если внешний мир так хорош, как они его описывают, делясь со мной воспоминаниями, тогда в чем проблема? Чем плохо жить там? И разве это не счастье – сидеть на берегу того ручья? Вот почему я здесь: чтобы будущие поколения получали удовольствие от такой красоты.
Вивиан говорила о мире за стенами Башни почти так же, как об охранниках-мужчинах: предупреждая, что я должна держаться от них подальше, избегать зрительного контакта, чтобы меня не испортили.
И мать Нина однажды призналась, что женщины перестали посещать бары. Я не думаю, что она меня обманывала. С другой стороны, в тяжелые времена, когда надежды больше нет, некоторые ограничения, наверное, необходимы, чтобы защитить последние поколения женщин. Но все это было до того, как я родилась. До того, как подарила миру шанс на выживание.
Если люди действительно видят во мне надежду, они же не причинят мне вреда? И, раз так, почему я должна жить под диктовку Вивиан? Наверняка можно устроить так, чтобы все это произошло естественно, как задумано природой.
Я готова поверить словам Вивиан о том, что в мире много жестоких и грубых людей, но, возможно, есть и те, кто полон сострадания. И как мне это узнать, томясь здесь, в заточении Купола?
– Тебе лучше? – спрашивает мать Кади.
Я киваю и улыбаюсь. – Что там произошло? – спрашиваю я, понижая голос, в надежде, что она мне доверится.
– Ева… – Она вздыхает, возвращая на место мою игрушку, когда догадывается, что я послушно выполняла ее просьбы только для того, чтобы выведать информацию.
– Я хочу знать, почему мы здесь.
– Произошел инцидент, – бормочет она, поглядывая на других Матерей, которые все шепчутся между собой.
– Продолжай, – еле слышно говорю я и беру в руки кубик Рубика, делая вид, будто мы не общаемся.
– Твой друг.
Брэм.
– С ним что-то случилось?
– Твой друг ушел, – говорит она.
Я прокручиваю в голове ее слова, пытаясь осознать их смысл, задаваясь вопросом, вышвырнули его отсюда или он сам сбежал. Потому что он наверняка остался бы, будь хоть какая-то возможность.
– Ушел куда? – рассеянно спрашиваю я, продолжая возиться с кубиком, в то время как мозг лихорадочно строит версии и паникует при мысли о том, что в моей жизни не будет Брэма. – Он в порядке?
– Не знаю.
– Что же все-таки случилось? – Я приподнимаюсь, чтобы лучше ее слышать.
– Мне не сказали точно, но есть опасения, что ты могла стать жертвой нападения.
– Он бы никогда не обидел меня, – говорю я, чувствуя, как кровь отливает от лица, стоит только представить, что тот, кто мне настолько дорог, способен на такое.
– Ева. Не все люди хорошие, – говорит она.
– Знаю. – Я хмурюсь, раздосадованная тем, что она считает меня такой доверчивой и наивной. Я каждый день сталкиваюсь с гневом Вивиан, на моих глазах убили добрейшую женщину: конечно, есть люди с темной душой, но я уверена, что Брэм не из их числа.
