Она поднимает пластиковый контейнер, доверху нагруженный использованными банками и кружками. Их сотня, не меньше. Я вижу, как пульсируют вены на ее руках, когда она несет его в дальнюю часть столовой, где оборудована кухня. Она очень сильная для женщины за семьдесят.
– Что, никогда не видел, чтобы женщина таскала тяжести? – отшучивается она, разминая бицепсы, прежде чем двинуться дальше.
Я следую за ней к выходу, возвращаясь в комнату, ставшую моим домом на обозримое будущее.
Лавируя по как будто бесконечным коридорам, на каждом перекрестке увертываясь от капель воды, падающих с потолка, я понимаю, что свернул не туда.
– Алло? – кричу я. Мой голос тонет в тяжелом воздухе.
Черт. Только этого не хватало. Что за нуб?
[8]
– Эй? – доносится голосок.
Я поворачиваюсь и вижу голову, торчащую из дверного проема метрах в десяти от меня. – А, это ты! Пилот! – Паренек поднимает на лоб тонированные защитные очки.
– Привет, Джонни. – Мое сердце ухает куда-то вниз. Он самый юный на Глубине, а, может, и на всей планете. Я полагаю, ему около четырнадцати, и он не оставляет меня в покое с момента моего появления. Ходит за мной хвостом, будто какой-то фанат Евы, как одержимый выпытывает любую информацию, любую мелочь о Еве, Холли и изобретениях моего отца.
– Что, заблудился? – спрашивает он.
Чего уж тут скрывать. Да и в любом случае лучше наткнуться на Джонни, чем на Фроста! Я киваю.
– Заходи. Может, заодно и подсобишь мне кое с чем. – Его голова исчезает за распахнутой дверью.
Вздыхая, я захожу в комнату.
Меня едва не ослепляет яркий свет, и я поднимаю руку, прикрывая глаза.
– О, прости! – бормочет он. – Вот, возьми это!
Он швыряет мне пару тонированных очков, как те, что на нем, и я спешно надеваю их, пока свет не обжег сетчатку.
– Так лучше? – спрашивает он.
Я киваю и, когда свет уже не мешает, могу наконец увидеть, куда попал.
Сердце перестает биться. Прямо передо мной…
– Ева? – шепчу я, срывая очки.
– Верни их обратно! – кричит Джонни, но меня вновь ослепляет яркий белый свет.
Я надеваю очки и моргаю. Ева появляется снова. Она стоит посреди комнаты и смотрит на стену.
– Она не настоящая, идиот. Я думал, уж ты-то в состоянии распознать голограмму.
Внезапно я вижу световые блики от голографических проекторов, установленных по углам комнаты.
– Н-но как ты это делаешь? – спрашиваю я, заикаясь, но больше от волнения, вызванного встречей с Евой, пусть и виртуальной.
– Ты что же, не узнаешь изобретение собственного отца? – Джонни поднимает с пола клавиатуру с подсветкой.
Он набирает какие-то буквы и цифры, и Ева внезапно поворачивается ко мне.
– Здравствуй, Брэм. Я скучала по тебе. – Она подмигивает.
– Стоп. – Я накрываю руку Джонни ладонью, чтобы остановить его.
– Ладно, ладно.
Я прохожу в угол и внимательно разглядываю маленькие проекторы, посылающие изображение Евы в сырое подземелье Джонни. «ИННОВАЦИИ УЭЛЛСА» – выбито сбоку на матовом черном корпусе. – Откуда у тебя это? – спрашиваю я.
Он поворачивается ко мне. – А, эти? Да их полно в Сентрале, это же стандартные голографические проекторы.
Я смотрю на него и жду. Он лжет и понимает, что я это знаю. Конечно, голографические проекторы стоят внутри и снаружи каждого здания в Сентрале, причем уже много лет. Они установлены как элементы отцовской Программы Проекционов, позволяющие Проекционам свободно перемещаться среди людей. Когда программу свернули, проекторы остались, теперь исполняя новую роль – выплескивая на улицы рекламу и пропаганду ЭПО, проецируя на реке суперсовременные модели лодок и плавучих домов.
Но те проекторы, что у Джонни, отнюдь не стандартные.
– Ладно. – Джонни улыбается. – Я знал, что ты заметишь.
Он имеет в виду маленькую букву «Х», выбитую после надписи «ИННОВАЦИИ УЭЛЛСА».
Холли.
– Это мои проекторы, – говорю я. – Они используются только в одном месте.
– В Куполе. – Джонни вскидывает брови.
– Как ты…?
– Некоторые хорошие люди отдали свои жизни, чтобы заполучить их. – Что-то вдруг меняется в его лице.
– О, мне очень жаль. – Я кладу руку ему на плечо.
– Да ладно, все в порядке. Мы же знаем, на что идем. – Он пожимает плечами. – Я просто заставил эту чертову штуку работать.
Я бросаю взгляд на Еву, застывшую как будто в глубоком раздумье. Потом оглядываю комнату Джонни. Провода, печатные платы, экраны, компьютеры, клавиатуры. Нетрудно догадаться, какая роль отведена ему здесь.
– И как же ты планируешь использовать это? – спрашиваю я, мысленно блуждая в бесконечных возможностях аппаратуры.
– Ну, это секретная информация, – ухмыляется он, – но, между нами… Скажем, если Ева когда-нибудь выйдет за пределы Башни, подмена, возможно, не худшая в мире идея. – Он подмигивает.
Я киваю, слегка приподнимая очки и щурясь на всполохи света. – Ну, пока она далека от идеала, – ухмыляюсь я.
– Думаешь, ты сумеешь помочь? – с надеждой улыбается он. – Если кто и сможет заставить ее работать, так только ты!
В ряду нелегких моментов последних нескольких дней и судьбоносных решений, принятых мною, выбор, который мне предстоит сделать сейчас, самый трудный. Я должен предать собственного отца. Мое сердце замирает от боли при мысли о том, чтобы помочь фриверам использовать отцовскую технологию против него самого. – Да, помогу, – говорю я, устраиваясь на полу рядом с ним. – Но предупреждаю сразу: я – не мой отец.
– Судя по тому, что я слышал о нем, это, наверное, и хорошо, – отвечает Джонни. – Но ты, должно быть, научился кое-чему, работая с ним все эти годы?
– С ним? – ухмыляюсь я. – Никто не работает с доктором Уэллсом. Все работают на него.
– Боже, а я-то думал, что это у меня все плохо, – отвечает Джонни.
– Что ты имеешь в виду? – недоуменно спрашиваю я.
– Фрост. Отец. Мой отец! – объясняет Джонни.
– Фрост – твой отец? – Я немало потрясен.
– Да. Это яблоко упало далеко от яблони, все в порядке! – Он смеется. – К большому разочарованию отца.
В течение следующих нескольких часов я делюсь с Джонни своими ограниченными познаниями в голографии. Он схватывает на лету каждое слово, восполняет пробелы в своих знаниях. К тому времени, как мы снимаем очки, ослепляющий свет укрощен, экспозиция скорректирована, фокус отрегулирован, и перед нами стоит безупречная копия Евы.
