Я не стану ее сообщницей и не подарю детей этому фальшивому миру, где нет понимания того, что происходит с людьми, которых мы должны спасать.
– Тебе бы прилечь, пока она не пришла. У тебя такие насыщенные событиями дни, – говорит мать Кимберли, откидывая одеяло на моей кровати и легонько похлопывая по нему, как будто меня может соблазнить его мягкость.
– Я в порядке, – говорю я, качая головой, пытаясь не обращать внимания на крайнее изнеможение. Мне кажется, что на каждой частице моего тела висят огромные гири.
– Ты выглядишь усталой, – умоляет она, расправляя одеяло.
– Вы знали? – Я должна задать этот вопрос, чтобы понять, насколько глубока ложь.
Мать Кимберли виновато вздыхает, украдкой поглядывая на двух других матерей и возвращаясь взглядом ко мне. – О чем именно?
– Понятно. – Я чувствую себя опустошенной и глупой.
– Мы хотели, чтобы ты была счастлива, – подает голос мать Табия. – Нам казалось, что это красивое место, куда ты могла бы сбегать иногда, подальше от Купола.
– Но я любила его не потому, что оно далеко отсюда. Просто для меня оно было реальным и осязаемым. Там я не чувствовала себя избалованной недотрогой. Я ощущала свою связь с миром. Я никогда не покидала это здание с того дня, как переступила его порог. – До меня доходит, насколько нелепо это звучит, и волнение нарастает. – Между тем от меня требуют, чтобы я и дальше жила такой жизнью. Разве этого я хочу для своих детей? Этого мы хотим для возрожденного поколения? Жить взаперти, как племенные животные?
– Нет, Ева! – восклицает мать Кимберли, отчаянно мотая головой.
– Потому что какой во всем этом смысл, если те, кто продлевает жизнь, лишены собственной жизни?
– Ироничный взгляд на вещи, – задумчиво произносит мать Кади.
– Ты чересчур усложняешь, – мямлит мать Табия. – Все было задумано не так. Они просто хотели поднять тебе настроение.
– Но мне это не нужно. Вы, Матери, и ваша любовь… этого достаточно, чтобы я поверила в то, что мы пытаемся спасти. – Глядя на них троих, торжественных и мрачных, я сознаю, что не только меня пичкали ложью и не только мною манипулировали. Матери уже сказали мне, что они здесь «ради меня», но остались бы они здесь, узнав об ужасах, творящихся в лаборатории?
– Вы знали, что там, внизу, младенцы? – Слова слетают с языка, прежде чем разум успевает принять решение, стоит ли делиться с ними тем, что я видела. Я не могу держать в себе этот кошмар. Я хочу, чтобы они поняли. В отсутствие Холли, которой я могла бы довериться, мне нужно выплеснуть накопившуюся боль кому-то другому. Матери призваны любить меня и заботиться обо мне, как это, наверное, делала бы биологическая мать. Мне необходимо выразить словами все то, что запечатлелось в сознании.
– Прекрати, – говорит мать Кади и переводит взгляд на мать Табию, по лицу которой тотчас разливаются беспокойство и боль.
– Ты, должно быть, ошиблась, – бормочет мать Кимберли, прикрывая руками рот и уши, как будто я богохульствую, а для нее это невыносимо. – Ты – единственная девушка на планете, которая способна родить. Наша последняя надежда.
– Естественным путем, да, но они же экспериментируют. Пытаются производить на свет девочек. Вернее, не могут этого сделать.
– Конечно, нет, – бормочет мать Табия, пристально глядя на меня, как будто и хочет, и боится услышать то, что я могу сказать. – Зачем бы они стали делать такое?
– Потому что они не извлекли никаких уроков из прошлого, – заявляю я. – Они думают, что им виднее. Я бы не удивилась, узнав, что они нарочно проваливают мои встречи с претендентами, чтобы и дальше делать то, что считают нужным.
– Я не понимаю, – тихо произносит мать Табия. Я сочувствую этой женщине. До сих пор она была сообщницей Вивиан, но по всему видно, что ею манипулировали так же, как и всеми нами.
– Находясь здесь, вы так же отрезаны от мира, как и я. – Мой голос смягчается. Я лишь недавно стала догадываться о том, насколько все вокруг фальшиво, но для матери Табии, которая, похоже, никогда ни в чем не сомневалась, наверное, вдвойне тяжело видеть, как расползаются трещины. Она всегда верила, что служит праведному божественному плану. – Иначе и быть не может. Как же еще она смогла бы заставить вас покинуть ваши семьи?
– Я пришла сюда ради тебя, – отвечает она. – Я могу вспомнить, где находилась, когда впервые услышала о тебе. Моя мать тяжело болела, и я полностью посвятила себя уходу за ней. Она умерла до твоего рождения. Мой отец умер еще раньше, и у меня не было другой семьи. Ни родных, ни партнера, ни детей. Я была совсем одинока. Я чувствовала себя неудачницей в этой жизни, но ты стала моим маяком. Я подумала, что твое появление на свет позволит мне внести свой вклад в замечательное дело.
– И у тебя все получилось, Табия, – тихо говорит мать Кади и берет ее за руку. У матери Табии глаза полны слез.
– Простите… – Она всхлипывает.
– Нам пора, – вздыхая, говорит мать Кади. – Скоро придет Вивиан, и вряд ли она захочет видеть нас здесь.
Матери обмениваются взглядами, понимая, что вынуждены покинуть меня. Я хочу попросить их остаться, но знаю, что они и так уже сделали больше, чем должны, и все они выглядят удрученными, когда направляются к двери.
– Мы вернемся, – обещает мать Кади со вздохом, сжимая мою руку, прежде чем уйти. Она в порядке. Мы в порядке. Или, по крайней мере, она хочет, чтобы мы были в порядке. Дверь закрывается с мягким щелчком, но он отзывается в моем сердце болью.
Я снова одна.
Признание матери Табии крутится у меня в голове. Она была одинока там, совсем как я – здесь. Мне часто кажется, будто я нахожусь в ожидании, но чего – не знаю. Стать матерью? Исполнить свою судьбу и продолжить род человеческий? Жду, что кто-то придет и спасет меня, избавив от этого бремени? Мечтаю выйти на свободу и получить право выбора?
Интересно, как бы выглядела моя свобода? Она так далека, что я даже не могу себе представить, каково это – быть свободной.
Пустота поглощает меня, и я оглядываю свою комнату. Как жаль, что мне не довелось родиться в другое время. Я устала жить в этом пузыре. Не иметь ничего, кроме того, что позволяют они. Мои матери, мои друзья, мои потенциальные возлюбленные – всех выбирают для меня другие. Я больше не хочу быть пешкой в их игре. Мне нужен реальный выбор. Я хочу, чтобы мои желания воспринимали всерьез. Я хочу, чтобы мои дети знали, что их мать сделала для них все, что могла. Я хочу, чтобы они никогда не испытали на себе ужасы заточения и манипуляций.
Кажется жестоким, что они позволили мне расстроить их хитроумный план. Возможно, я была бы счастлива прожить здесь до конца моих дней с сознанием того, что совершаю благое дело, и продолжая верить в их бесконечную ложь.
До меня вдруг доходит, что даже мое нынешнее состояние, когда я сижу здесь одна, пережевывая все, что они сотворили, тоже является частью их плана – возможно, они видят во мне важную переменную, которую нужно сделать более стабильной. Они бы предпочли видеть меня безжизненным, бесчувственным роботом, слепо выполняющим их распоряжения.
