– И как это сделать? – спрашивает Чабс.
– Нам нужно созвать всех жителей Сентрала к воротам ЭПО. Привлечь все видеокамеры и голографические проекторы, как в день, когда родилась Ева, чтобы они передавали изображения на все экраны вокруг Сентрала и по всему миру. Надо, чтобы все стали свидетелями возвращения отца Евы после стольких лет разлуки. Преобразившегося, здорового отца, готового увидеть свою дочь. – Я обвожу взглядом свою команду.
Эрни улыбается, несмотря на слезы на глазах.
– У них не будет выбора, кроме как открыть двери и позволить ему войти, – взволнованно добавляет Сондерс.
– Но что будет потом, когда он войдет? – задает резонный вопрос Чабс.
– Я откажусь разговаривать с кем бы то ни было, кроме Картмана, – говорит Эрни.
– Хартмана! – поправляю я.
– Извини, Хартмана. Не волнуйся, я не перепутаю! – Он усмехается с юношеской дерзостью в стариковских глазах.
– Да, но как только ты окажешься вне поля зрения толпы, не факт, что они станут сотрудничать и вообще позволят тебе приблизиться к Хартману, – замечает Сондерс.
– Он прав. Тебе придется вызвать его к себе, – говорю я.
– Что? – недоумевает Эрни.
– Средь бела дня ты встанешь у дверей Башни и заявишь, что не войдешь внутрь, пока не поговоришь с Хартманом, или что не будешь разговаривать ни с кем, кроме него. Зная, что за тобой наблюдает весь мир, они не посмеют применить к тебе физическую силу, – говорю я.
– Скажем, этот план сработает, и Хартман выйдет, но что потом? Как я передам ему информацию у всех на виду? – спрашивает Эрни.
Мы вчетвером снова замолкаем, размышляя над новой головоломкой.
– Можно представить дело так, будто я погиб. – У меня в голове вырисовывается смутная идея. – Я мог запросто оказаться жертвой взрыва в Гримз-Дитч.
– Верно, – подхватывает мою мысль Сондерс. – Пусть они не уверены в твоей смерти, но исключать такую возможность не могут.
– Значит, скажешь им, что пришел передать сообщение лично Хартману. – Меня осеняет. – Скажешь, что не будешь отвечать ни на какие вопросы, пока не передашь ему сообщение. Пусть они думают, что ты хочешь сообщить о моей смерти моему лучшему другу.
Эрни улыбается и кивает. Я вижу, что мысль об участии в этой миссии зажигает огонь в его душе. Он всю жизнь ждал освобождения своей дочери, и теперь у него появился шанс проявить себя и добиться успеха.
– Предположим, они купятся на это, и Хартман выйдет к тебе. Тогда ты передашь ему слово в слово: Твой дорогой друг Брэм упокоился с миром. Теперь он рядом со своей матерью.
– С матерью? – Чабс не догоняет.
– Она в криохранилище, – объясняю я.
– А он поймет, что это значит? Ты уверен? – спрашивает Чабс. – Я в том смысле, что в этой информации нет никаких инструкций, что делать дальше.
– Это самое очевидное, что мы можем себе позволить, – говорю я.
– А если он не поверит мне? – спрашивает Эрни.
Я задумываюсь на мгновение. И тут я чувствую это – прохладный металл на моей шее. Я снимаю цепочку с серебряным крестиком и протягиваю Эрни. – Отдай ему это.
– Ты веришь в Бога?
– Моя мама верила. Это ее крест.
– Да, вера нам сейчас нужна, как никогда. – Эрни надевает цепочку и прячет крестик под хлопковой рубашкой.
– Если мы сможем сделать из возвращения Эрни реалити-шоу, его будет смотреть весь мир. И с нетерпением ждать, что произойдет дальше, – говорит мне Сондерс.
– Я знаю, – отвечаю я.
Я знаю.
58
Ева
– Вивиан так и не приходила, – говорю я на следующее утро, когда на пороге моей спальни появляется мать Кади. Я с радостью замечаю у нее в руках ключи от наручников, в которые я до сих пор закована. Сейчас кожа под ними красная и воспаленная, но это как раз меньше всего меня беспокоит. Всю ночь мой разум был занят тем, что отгонял неизбежные кошмары. Сначала я пыталась бороться со сном, зная, что в него вторгнутся ужасные видения, но они все равно приходили, а с ними – холодный пот, тошнота и тревога.
Я с облегчением встречаю новый день. Он всегда несет в себе надежду, наполняя меня силами для новых открытий. Не могу сказать, что я стала мудрее и у меня созрел некий план действий после вчерашних потрясений, но новый день символизирует возможность осмысления происходящего.
Я продолжаю убеждать себя в том, что со временем многое прояснится. Мир вокруг меня начинает разворачиваться, показывая свою истинную сущность. Мне просто нужно быть открытой и внимательной к тому, что я вижу и слышу. Как только у меня будет больше информации, я смогу как-то сформулировать план.
– Она была занята, – говорит мать Кади, как будто слегка рассеянная. Она вручает мне пузырек с таблетками и ставит на тумбочку поднос с завтраком из фруктов и травяного чая.
Пока она раскладывает мою одежду на день, я рассматриваю таблетки, думая о том, сколько же их выпито за эти годы.
Витамины, как они говорят, или очередная ложь?
Я быстро прячу их под подушку, прежде чем мать Кади возвращается ко мне. – Все в порядке? – спрашиваю я.
– Конечно, дорогая! – Она улыбается, как всегда бодро кивая. И все же я улавливаю дрожь в ее голосе и замечаю слезы в глазах. Я знаю, что она лжет.
Она останавливается и вздыхает. – Прости, – сдавленным голосом произносит она, выкладывая на кровать одежду. – Я попрошу мать Табию, чтобы она помогла тебе одеться. Что-то мне нездоровится.
– Мать Кади? – кричу я ей вслед, когда она спешит к двери.
По идее, я должна готовиться к имплантации, в ходе которой мне вернут мою оплодотворенную яйцеклетку, а потом проведут первый тест на беременность. Поскольку я не уверена, удалось ли мне уничтожить яйцеклетку и все остальное, что у меня забрали, пока неясно, какой план действий они выберут. Знаю только одно: если имплантация все-таки состоится, я хочу, чтобы мать Кади была рядом. Я доверяю ей.
– Останься со мной, – умоляю я, протягивая к ней руки, теряясь в догадках, что изменилось со вчерашнего дня и почему она выглядит такой отстраненной и рассеянной.
Я откидываю одеяло и уже собираюсь бежать за ней, но, когда она открывает дверь и пулей вылетает из комнаты, меня настигает головокружение. Я делаю глубокий вдох и закрываю глаза, но дурнота лишь усиливается, тело наливается тяжестью и не слушается. Я пытаюсь позвать мать Кади на помощь, но ничего не происходит. Я не могу ни крикнуть, ни даже рот открыть.
Я знаю, что истощена последними событиями. Хотя я годами совершенствовала свою физическую форму, занимаясь танцами, боксом и восточными единоборствами, вчера я выделывала такие трюки, какие мне и не снились. Я слишком загнала себя, не успев восстановиться после автокатастрофы. Теперь за это расплачивается мое тело.
