Когда глаза привыкают к темноте, я вижу, как Сондерс надевает очки ночного видения.
Внезапно он падает на живот, высовываясь из-за борта шлюпки, которая мчится к доку в задней части корабля.
Он опирается головой на серебристое ружье, и блестящая голубая вспышка, как молния во время бури, озаряет окружающее пространство в непосредственной близости от нас. Я вижу, как тело валится на открытую палубу и лежит неподвижно, парализованное электрическим зарядом.
– Чисто! – раздается крик Сондерса сквозь оглушительный рев корабельных двигателей, когда наша надувная шлюпка упирается носом в открытую палубу.
Я киваю Чабсу, и он следом за мной запрыгивает на корабль.
Как только мы вдвоем оказываемся на палубе, шлюпка отходит назад, уступая дорогу медицинской бригаде. Я приседаю на корточки и проверяю пульс у контуженого охранника. Он жив, хотя и без сознания. Когда доктор Олива и два его помощника пробираются к носу своей шлюпки, вторая ослепляющая вспышка проносится над нашими головами. Я слышу звонкий шлепок, удар, и второе тело падает на палубу. Еще один охранник. Я бросаю взгляд на реку, и Сондерс подает мне знак: Сработало. Я благодарно киваю ему, когда медики запрыгивают в док.
Я вдыхаю полной грудью. Мы на борту.
60
Брэм
Мы двигаемся быстро, топот наших ботинок теряется в шуме корабля, уверенно следующего курсом на Башню.
– Два пролета вниз, – говорит Чабс, заглядывая в трехмерную карту, мерцающую на его голографическом плейере. Наш пункт назначения подсвечивается мигающим красным маяком в нижней части корабля, внутри герметичного помещения.
В тусклом свете мы впятером спускаемся вниз. Перепад температур заметен по вырывающимся из наших ртов облачкам пара.
– Недалеко, – говорю я, когда вижу тревогу на лицах медиков. Доктор Олива и его помощники нерешительно плетутся за нами. И мы-то не солдаты, а что уж говорить про трех дрожащих врачей, которые добровольно вызвались нам помочь. У них вообще нет никакой боевой подготовки и опыта, и это начинает сказываться. – Все будет в порядке, – подбадриваю я, увлекая их по темной металлической лестнице в неизвестность.
Мы достигаем трюма и сталкиваемся с внушительной дверью, которая органичнее смотрелась бы на военной субмарине. Дверь задраена большим металлическим колесом. Иллюминатор из толстого стекла мерцает холодным синим светом, но образовавшиеся на нем ледяные кристаллы не дают возможности что-либо разглядеть.
– Вот оно, – говорит Чабс.
Я протягиваю руку и поворачиваю колесо. Оно не поддается. Заморожено. Чабс приходит на помощь, и мы вдвоем пытаемся сдвинуть его с места. Силы уже на исходе, когда ледяная корка трескается, осыпаясь на пол, и металлический замок прокручивается в наших руках. После трех поворотов колесо останавливается. Мы отступаем назад, и я достаю ружье, которое дал мне Сондерс перед выходом из Глубины. Я перепроверяю, стоит ли блокиратор на поражение, и прицеливаюсь, прежде чем даю знак Чабсу. Медики прячутся за моей спиной, когда распахивается толстая металлическая дверь. Если какое помещение и охраняется на этом корабле, так только это, ведь здесь они хранят свой драгоценный груз.
Когда облако морозного воздуха рассеивается, мне в лицо бьет холодный синий свет.
Я быстро оглядываю помещение. – Чисто, – шепчу я.
Чабс выступает вперед, блокируя дверной проем своей округлой фигурой, и первым заходит в помещение. Я чувствую, как его страх усиливается с каждым шагом в это жутковатое пространство корабля. Мы медленно следуем за ним, все в напряженном ожидании неприятных стычек.
Помещение забито огромными двухметровыми цилиндрами. Наши искаженные страхом лица отражаются в матовых хромированных корпусах. Мы забираемся все глубже.
– Их так много! – шепчет Чабс при виде полусотни криокамер, которые, как сказано в рекламе, сохранят в идеальном состоянии замороженное тело, пока не придет время вернуть его к жизни. Я очень рассчитываю на то, что сегодня это утверждение окажется правдой.
Сердце начинает колотиться в предчувствии надвигающихся событий. Я почти слышу его стук сквозь гул двигателей. Оно как будто пытается компенсировать удары, которые вскоре пропустит.
– Ладно, док. Теперь дело за вами, – говорит Чабс, останавливаясь в центре комнаты.
– Давайте откроем какую-нибудь и подготовим место для двоих, – командует доктор Олива.
Он идет вдоль рядов криокамер, оглядывая их маленькими глазками за стеклами очков, пока не останавливается у последней, возле самой стены. Он обтирает руками обледенелую поверхность и читает информацию о женщине, находящейся внутри. Устойчивый зеленый свет лампочки на боковой стороне контейнера показывает нормальные условия хранения.
– Эта подойдет, – говорит он.
– Отлично. Сколько времени вам нужно? – спрашивает Чабс.
– Процесс охлаждения быстрый, почти мгновенный. Камера сама позаботится об этом. А вот подготовка тела… – Доктор Олива выдерживает паузу, понимая, что предстоит не рядовая операция. – Обычно к началу процесса пациент уже мертв или находится в искусственной коме. На здоровых молодых людях, как ты, технологию еще не испытывали, – говорит он мне. Уже в который раз.
– У нас нет выбора, – отвечаю я, снимая комбинезон и оставаясь в тонком термобелье, предназначенном для быстрого и равномерного распределения холода по всему телу в процессе заморозки.
Пока я вышагиваю по проходу, тщетно пытаясь согреться, помощники доктора Оливы поднимаются по металлическим перекладинам короткой лестницы, прикрепленной к танку, и начинать отвинчивать крепления крышки. Герметичное уплотнение с легким шипением реагирует на перепад давления.
Они поднимают массивную крышку криотанка, и оттуда вырывается плотный белый газ, сползая вниз по боковине и, достигая пола, рассеиваясь во все стороны и наконец подбираясь к моим босым ступням.
Двое мужчин сдвигают крышку на соседний танк и заглядывают внутрь.
– Ни при каких обстоятельствах не трогай эту жидкость, – предупреждает доктор Олива. – У нее температура минус 190 градусов. Кровь замерзнет мгновенно.
Помощники спускаются обратно по лесенке.
– Сэр, там будет тесновато, – говорит один из них доктору Оливе. В его молодых глазах сквозит сомнение.
Мне нужно самому заглянуть внутрь. Я прохожу мимо них и поднимаюсь к открытому люку. Ледяные ступеньки жалят мои подошвы, но я отмахиваюсь от боли: это ничто в сравнении с тем, что ожидает меня впереди.
Когда я добираюсь до самого верха, остатки газового облака улетучиваются, и можно разглядеть жидкость, которой заполнен резервуар. Она прозрачна, как стекло, с неуловимым оттенком синевы.
– Чабс, дай фонарик, – прошу я, протягивая руку. – Мне нужно заглянуть внутрь.
– Тебе не нужен фонарь. – Доктор Олива огибает танк, подходя к маленькой коробочке, прикрепленной к внешней поверхности. Он что-то там высматривает, после чего нажимает кнопку. Внутри резервуара тотчас вспыхивает освещение.
