Свет белый и резкий, и мне приходится прикрыть глаза рукой. Заглядывая внутрь, я чувствую, как свет бьет прямо в лицо. Присмотревшись, я замечаю, что основание танка представляет собой плоскую панель светодиодов. Безжизненное тело женщины мирно болтается в голубоватой жидкости.
Сомнения медика не беспочвенны. Соседство будет очень тесным, но в этом путешествии комфорт не имеет значения.
– Втиснусь, – говорю я команде.
Женщина внутри неподвижна. Черты ее лица спокойны, тело расслаблено в ледяной жидкости. Даже волосы кажутся естественными, не выдавая никаких признаков того, что каждая клетка в ее теле находится в состоянии глубокой заморозки.
– Я никогда не видел, что там внутри, только на фотографиях, – говорю я, обращаясь скорее к себе. Мои мысли уносятся к маме, я вспоминаю, как часто навещал ее, разговаривал с ней сквозь толстые стены криокамеры, задаваясь вопросом, что там внутри. Меня успокаивает умиротворенный вид этой женщины, с которой я собираюсь разделить ледяной кров.
– Брэм. – Чабс прерывает мои раздумья. – У нас не так много времени.
Я киваю. В помещении невыносимо холодно. Дрожа всем телом, я перемещаюсь на крышу соседнего резервуара.
– Погоди, – кричит мне снизу Чабс. – И как твой приятель будет тебя искать?
Я оглядываю комнату: со всех сторон меня окружают камеры-близнецы.
– Я так понимаю, в Башне будет еще больше таких штук, верно? – спрашивает он.
Мое сердце внезапно замирает.
– Передай-ка мой комбинезон, – прошу я Чабса.
Он протягивает мне одежду, и дрожащими пальцами я обыскиваю карманы.
– Что ты там ищешь? – спрашивает Чабс.
– Какой-нибудь знак. – Я просовываю пальцы в нагрудный карман и вытаскиваю полоску серебряной фольги. Я раскрываю ее, и сладкий запах ударяет в ноздри.
– Что за черт? – недоумевает доктор Олива.
– Это называется жевательная резинка. – Я закидываю в рот голубую пластинку. – Винтаж.
Я разжевываю жвачку, пока она не становится мягкой и липкой, потом достаю ее изо рта и прилепляю к боковой поверхности открытого резервуара. – Метка маленькая, конечно, но лучше, чем ничего. – Я киваю доктору Оливе, который поднимается ко мне и ставит на крышку свой медицинский чемоданчик.
Я разглядываю его инструменты – три шприца аккуратно выложены в ряд, поблескивая серебристыми иглами в холодном свете.
– Предупреждаю, ощущение будет не из приятных, – говорит он.
– Давайте уже покончим с этим, – отвечаю я. Мне совсем не хочется думать о том, что сделают с моим организмом эти наркотики.
– Потребуется немедленная медицинская помощь, как только тебя достанут из этой жидкости. Твой друг, Хартман, он сможет найти для тебя врача?
Мне не хватает духу сказать доктору Оливе правду, поэтому я просто киваю.
– Затяни это на предплечье. – Он протягивает мне резиновый жгут и работает кулаком, показывая, что надо делать. В считанные секунды мои вены послушно набухают.
– Хорошо. – Доктор Олива рассматривает мою руку и берет первый шприц. – Это просто капельница, облегчающая прохождение остальных лекарств. Можешь отвернуться.
Я не шевелюсь. Мне хочется смотреть.
Он пожимает плечами и вонзает иглу мне в руку. Я ничего не чувствую, когда прокалывают кожу – холод уже сделал свое дело. Доктор Олива заклеивает пластырем точку ввода, удерживая иглу на месте, и прикрепляет к ней трубку.
– Ну, что, ты готов? – спрашивает он.
– Да, – без колебаний отвечаю я.
– Как только я введу это в твое тело, пути назад не будет. – Он поднимает шприц, показывая мне содержимое.
Я киваю.
Я готов.
Он прикрепляет шприц к трубке, подключенной непосредственно к моей вене.
– Это замедлит сердцебиение, чтобы тело не подверглось шоку, когда погрузится в жидкость, – говорит он, глубоко вздыхая. Я вижу, как его палец нервно подергивается на поршне маленького шприца.
Я тотчас протягиваю свободную руку и помогаю ему управиться со шприцем, медленно вливая ядовитое зелье в кровеносную систему, избавляя доктора от ответственности за происходящее.
– Все, теперь пути назад нет, – говорю я, когда последняя капля стекает по прозрачной трубке в мою вену.
Он откручивает пустой шприц и прикрепляет следующий.
– Это вызовет странные ощущения, – говорит он. – Зато предотвратит образование льда в клетках.
– Типа антифриза? – спрашиваю я.
– Точно, – отвечает он. – Вещество неядовитое, но не предназначено для использования на сознательных существах. Оно позволит твоим клеткам заморозиться, не теряя эластичности. Короче, предотвратит повреждения тканей, неизбежные при традиционной заморозке.
– Умная штука, – замечаю я.
– Как только вещество попадет в кровь, мы должны подождать три минуты, пока оно равномерно распределится по всему телу, прежде чем ты войдешь в танк. Если твои клетки не получат этот препарат, они не выживут в процессе быстрого охлаждения.
Он медленно вводит содержимое шприца и запускает таймер на своих часах.
Три минуты.
Я чувствую, как медицинский антифриз разливается по телу. Руку покалывает, как будто тыкают холодными булавками и иголками. Покалывание распространяется вверх по предплечью – и вдруг меня захлестывает. Это самое странное ощущение, которое я когда-либо испытывал. Мне кажется, я чувствую каждую вену в своем теле. Я знаю их наперечет. Все тысячи запутанных туннелей и ниточек, опутывающих мои органы, пронизывающих конечности. И все они живые, как будто заряженные электричеством.
Эффект усиливается. Покалывание перерастает в колющую боль. Она поражает каждую частицу моего тела, невидимые пальцы с бритвами вместо подушечек стискивают мозг. Тело бьется в конвульсиях. Я заваливаюсь на спину и сквозь толчки и судороги слышу, как доктор Олива зовет своих ассистентов на помощь.
Я отключаюсь на мгновение. Внезапно три силуэта возвышаются надо мной.
– Брэм, – слышу я голос доктора Оливы.
– Я… в порядке, – говорю я, приподнимаясь. Голова вращается. В теле жуткая слабость.
– Сердцебиение замедляется. У тебя одна минута, прежде чем ты сможешь погрузиться в камеру. Успокойся и дыши через боль. Твоему телу все еще нужен кислород, – инструктирует доктор Олива.
Еще одна волна колющих ударов проходит сквозь меня.
– Успокоительное, – доносится голос доктора Оливы. – Это снимет судороги. – Я чувствую, как игла вонзается мне в шею.
Сигнал таймера звучит на его наручных часах.
– Пора, – говорит он.
Мое тело вялое. Зрение размыто. Я не могу стоять.
