— Обожаю пирожные, — сообщила она, поймав взгляд Аркаши.
— А вам их можно?
— Нет. — Девушка доела последнее пирожное и блаженно улыбнулась. — Но запретный плод сладок, не так ли? И если себе иногда не позволять вкушать его, жизнь становится пресной… Как еда, которая не портит фигуру.
Аркадий улыбнулся ей и взял еще пирожное, но только одно. А Майю он с тех пор стал замечать. И она очень выделялась на общем фоне. Возможно, так ему казалось потому, что к другим он не присматривался.
Они начали общаться. Сначала «Привет, как дела?», потом «А что ты сейчас читаешь или смотришь?». В общем, ничего особенного. Так друзья общаются. Возможно, на этом все бы и закончилось, если бы не Майя. Именно она позвала Аркадия на свидание, когда закончился их тур. Она сказала:
— Давай не пойдем на банкет? Я приглашаю тебя в одно очень интересное место.
— Какое?
— Это сюрприз.
И он согласился!
Дело происходило в Барселоне, родном городе Майи. Она повела его в Готический квартал. Аркадий много раз бродил по нему, но днем. Поздним вечером это известное туристическое место города преображалось, становилось мрачным и даже пугающим. Узкие улочки казались еще уже и давили, брусчатка в выбоинах, об нее запинаешься, здания обшарпанны и напоминают казематы, всюду неприятные запахи забытого мусора, проститутки и наркоманы. Аркадию хотелось убежать, но Майя уверенно вела его за руку. Наконец они остановились у дома, возле которого пара трансов в блестках предложили Аркадию купить их за тридцать евро каждую. За обеих — пятьдесят. Оптовая скидка то есть.
Передернувшись от омерзения, Яворский умоляюще посмотрел на Майю — уйдем немедленно! Но она увела его в подъезд, что-то весело сказав по-испански путанам.
— Это бордель?
— Нет. То уличные девочки. Здесь вполне приличное место.
— Да? — не поверил Аркадий, поднимаясь по лестнице с качающимися перилами.
— Обычный жилой дом.
Они добрались до последнего этажа. Майя открыла чердачную дверь очередным ключом, и они вышли на крышу.
— Ты живешь в этом доме? — сделал вывод Аркадий.
— Уже нет. Но ключи остались… — Она подвела его к нагромождению деревянных ящиков и пригласила присесть на один из них. — Я росла здесь. Отец с матерью ютились в каморке под крышей. Нам было тесно в ней втроем, и я убегала сюда. И занималась тоже на крыше. А еще мечтала. Неизменно поздним вечером. Ты ничего сейчас не говори. Просто сядь, расслабься, осмотрись и проникнись атмосферой…
Да, расслабиться Аркадию не помешало бы. Он все еще был на нервах, да и подъем по крутой лестнице ему дался нелегко. Не привыкший к нагрузкам, он запыхался, пока добрался до четвертого этажа.
Готический квартал с крыши смотрелся совсем не так, как с тротуара. Проститутки, наркоманы, воняющие мусорные баки — все это осталось внизу. Перед глазами были причудливые крыши, в том числе пики Кафедрального собора, разрезающие небо, а на нем звезды, звезды…
— Потрясающе! — с восторгом выдохнул Аркадий.
— Жаль, при тебе нет инструмента.
— Скрипач на крыше довершил бы картину? — улыбнулся он.
— И сыграл. Сейчас не хватает только музыки. Хотя это не большая проблема, я включу на телефоне.
Через несколько секунд зазвучала скрипичная соната соль мажор Моцарта в исполнении Яворского. Не лучший выбор, но даже это простенькое, как казалось Аркадию, произведение заставило его сполна насладиться атмосферой. И он понял, почему Майя мечтала поздними вечерами, сидя на этой крыше. Все располагало к этому. Аркадий и сам начал, но…
Его спутница подалась к нему, взяла ладонями за лицо, развернула его к себе и жарко поцеловала. Аркадий опешил. Он не ожидал такого. Предполагал, что нравится девушке не только как музыкант и человек, но чтобы так… В поцелуе было столько страсти, что даже не особо опытный в сердечных делах Аркадий понял — его любят. И это было чертовски приятно, потому что до этого именно он пылал, а его если и подпускали к себе, то из жалости.
Он Майю не жалел. Но и не желал особо. Однако она очень ему нравилась. Поэтому он ответил на поцелуй, и ту ночь они провели вместе. Не на крыше, конечно, а в номере пятизвездочного отеля. А после секса Аркадий играл на скрипке, стоя на огромной террасе. Небо светлело под его музыку, а Майя млела от счастья.
С той ночи прошел почти год. Они не жили вместе. Да и виделись не так часто, потому что гастроли и у того и у другого, но Аркадий считай Майю своей невестой (если и женится, то только на ней). И очень ею дорожил. Поэтому не говорил, что на традиционный брак не согласен, только на гостевой. И детей он не планировал заводить в ближайшее десятилетие. Когда за сорок перевалит, можно. Майе тогда будет тридцать пять. В Европе — самый тот возраст для материнства…
Но захочет ли она ждать?
…Мысли о невесте пришли в голову Аркадия за завтраком. Его по желанию гостя подали в номер. Омлет, сыр, круассаны, масло, джем и немного фруктов. Скудновато для пятизвездочного отеля, но это и хорошо, не переест.
Яворский сначала выпил кофе. Мелкими глотками, стоя у окна. Оно было панорамным, и вид открывался весьма живописный. Хотелось крякнуть по примеру Ивана Грозного из фильма Гайдая: «Красота-то какая… Лепота!» И все же родной город он любил меньше Вены и Барселоны, духом которой пропитался в ту ночь, когда они с Майей сидели на крыше. Может, просто отвык от Москвы? Европеизировался?
Омлет Аркаша есть не стал. Как и сыр. А вот круассаны, посыпанные сахарной пудрой, с удовольствием употребил, намазав их маслом и джемом. Заел их ананасом и клубникой. Идеальный завтрак для него! В детстве (сознательном) он именно о таком мечтал. А мама пыталась кормить его овсянкой или пшенкой. Надо отдать ей должное, каши варила на молоке и добавляла в них банан или изюм, и все равно Аркаша ел их с отвращением. А втихаря белый хлеб вареньем намазывал и уплетал. Заправившись этим, отправлялся в школу, а там после второго урока открывался буфет, где ватрушки, слойки, пирожки с повидлом. Хотелось все, но опять же хватало только на что-то одно.
Аркадий страдал пищевой зависимостью и понял это только лет в шестнадцать. Тогда он особенно хотел похудеть и старался себя ограничивать. Но стоило понервничать, как он срывался. Или просидит на диете неделю-другую, почувствует, что немного полегчал (пусть на два кило, но казалось, это так заметно), и вознаградит себя пирожным. От одного что будет? Завтра можно на кефире посидеть. Но нет, не получалось! До обеда — нормально. Пьешь себе обезжиренную кисломолочку и пьешь. До полдника терпишь. Подбадриваешь себя, говоришь, ничего, еще немного, главное, до вечера дожить, спать лечь, а утром завтрак. Пусть одно вареное яйцо, хлебец и помидор, но все равно еда. А без четверти шесть срываешься, бежишь к холодильнику, осматриваешь содержимое. Еще есть пятнадцать минут, можно позволить себе малость в виде твердой пищи. Яблоко, например. Но сжираешь сосиску. Не вареную, холодную. Буквально высасываешь ее из оболочки. И так хорошо становится! Тогда ты плюешь на все, потому что жизнь одна и надо ею наслаждаться, хватаешь оставшиеся сосиски и ешь их, уже разогрев в микроволновке. С кетчупом. Запиваешь сладким чаем. Несколько минут чувствуешь блаженство, а потом начинаешь мучиться угрызениями совести.
