В XX веке только трое художников, которые были настоящими столпами искусства, прожили долго. Это Шагал (97 лет), Пикассо (91 год) и Матисс (84 года), который из этой троицы был самым жизнерадостным персонажем.
Матисс пришел к искусству довольно поздно. Его отец был юристом, и сын должен был пойти по его стопам. Анри даже получил образование в этой сфере, но вмешался Божий промысел.
Все началось с того, что у Анри случился приступ аппендицита. Чтобы сын не скучал в белой палате, мама принесла ему карандаши и бумагу. Парень начал перерисовывать старые открытки и получал от этого невероятное удовольствие. Читая биографии художников, понимаешь: мамы чаще поддерживают творческие начинания детей, а вот папы сложнее принимают факт, что сыновья хотят посвятить себя искусству. Вот и отец Матисса заявил ему, что шестилетние дети рисуют лучше, настойчиво попросил бросить глупости и вернуться к юриспруденции. Но благодаря материнской поддержке он не отказался от мечты.
Постепенно Матисс постигал технику и, как многие художники того времени, сначала увлекся импрессионизмом. Этот стиль тогда был на пике славы: времена, когда импрессионисты ходили голодные и осмеянные, прошли. На тот момент они уже получили популярность, расположение заказчиков и стали настоящими звездами, поэтому все новички пробовали им подражать.
Потом Матисс пришел к пуантилизму. Одна из его работ в этом стиле, то есть с использованием раздельных точечных мазков — это картина «Роскошь, покой и наслаждение».
Но постепенно он стал понимать, что цвет завоевывает его сердце. Ему не хотелось изображать психологическое состояние людей, или, скажем, красоту природы, как делали Левитан или Шишкин. Его интересовал цвет. Матиссу не так важно было, что писать, главное — каким цветом! Он собрал вокруг себя единомышленников — Мориса де Вламинка и Андре Дерена, и вскоре произошла первая выставка художников-фовистов на осеннем салоне 1905 года.
Представленные картины были так далеки от натуры, что известный критик Луи Восель, который задавал тон в критических статьях той эпохи, назвал живописцев дикими зверями (les fauves — от французского слова fauve, что значит «дикий»). Он же, кстати, придумал и термин «кубизм». По поводу выставки критик заметил, что присутствующая в зале скульптура смотрится среди этих картин, как скульптура Донателло среди диких зверей.
Сначала художники обиделись на такое название — так же как импрессионисты в свое время. Но потом имя прижилось и всех устроило.
То время было поворотным для искусства, ведь уже придумали фотографию, и это дало художникам свободу. Если прежде им заказывали реалистичные портреты возлюбленной или бабушки «на память», теперь для этого достаточно было пойти в студию и сделать снимок за несколько минут. Искусство потеряло функцию копирования действительности, и мастера начали задумываться: а для чего еще оно нужно?
Если искусство может не подражать реальности, значит, возможно, пришло время экспериментировать и сосредотачиваться на разных материалах и элементах? Кубисты увлеклись формой. Фовисты на первое место поставили цвет — в первый раз за историю живописи.
Художники писали не реальность, а свое ви́дение. До начала XX века они себе такого не могли позволить.
На дебютной выставке фовистов была одна картина, которая особенно шокировала зрителей — «Женщина в шляпе» Матисса. Люди не могли понять, почему у нее зеленый нос?! Через такие яркие контрасты Матисс и другие фовисты показывали, что самое важное для них — это цвет. За Матиссом, обвиняемым в неправдоподобности портретов, закрепилась знаменитая фраза: «Я пишу не женщину, а картину». На портрете изображена жена Матисса Амели Парайер, которая очень любила супруга, вдохновляла его, поддерживала и понимала, куда стремится его душа.
Другой фовист, Андре Дерен, «издевался» не только над своей женой, но и над друзьями. Он написал Матисса с разноцветным лицом. Дерен как будто наслаждается контрастами. Он экспериментирует, как химик, которому интересно соединить в колбе два элемента и посмотреть на реакцию. Такими исследованиями занимались все фовисты: помещали рядом несочетаемые оттенки — и радовались буйству красок на холсте.
Кстати, их вдохновителем был Поль Гоген, о котором речь уже шла в предыдущей главе. Он также упивался цветом и мог изобразить, например, розовую землю, которая раздражала публику.
Роднило Матисса с Гогеном и еще кое-что — оба любили путешествия. Анри посещал Восток, будто охотясь за солнцем. Он обожал Алжир, Египет, Марокко — ездил туда впитать сочные краски улиц.
Из первого восточного путешествия мастер привез картину «Арабский дом кофе». На ней нет никаких лишних деталей: все очень обобщено, как будто художник с помощью ультрамаринового цвета хотел передать атмосферу неги, которая наступает в то время, когда палит яркое солнце, а жара не выпускает гостей из отеля. Люди словно растекаются по кушеткам, пьют кофе, чай…
Восточные мотивы есть и в работе «Красная комната (Гармония в красном)». Тут надо сказать, что в Париже в начале XX века произошли два крупных культурных события. Во-первых, привезли выставку восточного искусства, на которую попал Матисс, очаровался этой эстетикой и загорелся желанием увидеть дальние страны вживую. Еще состоялась выставка африканского искусства, на которую сходил Пикассо, и после этого появился кубизм. Вот так культурный обмен вдохновляет искусство на развитие.
В «Красной комнате» все плоское, потому что фовисту было неинтересно изображать глубину пространства, как это делали другие художники на протяжении столетий.
Или, к примеру, картина «Красная студия» 1911 года. На ней нет композиционного центра, глазу не за что зацепиться. Это не потому, что Матисс не умел строить композицию: он специально нарушал правила и таким образом сообщал, что в искусстве для него ключевым является цвет.
На протяжении многих веков художники бились над тем, как нарисовать перспективу. А потом Брунеллески и Джотто сделали великое открытие и научились изображать глубину в пространстве. Спустя века пришел Матисс и заявил: «Это больше не актуально. Зачем в точности повторять мир вокруг? Давайте путешествовать в других мирах, где углы и пространство отсутствуют. Искусство ведь для того и создано, чтобы мы могли расширить горизонты, а не скучно копировать реальность».
Важный вопрос — откуда он черпал вдохновение? Вы будете удивлены ответом. Так случилось, что в жизни Матисса появился меценат — русский предприниматель и коллекционер Сергей Иванович Щукин, благодаря которому у нас в Эрмитаже и Пушкинском музее есть потрясающие собрания импрессионистов, Пикассо, Ван Гога, Матисса и Гогена.
По приглашению Щукина Матисс приехал в Москву, попал в Успенский собор и увидел наши русские иконы, в которых все пространство будто рвется изнутри наружу. Это называется обратная перспектива. Иконы так пишут, потому на них не повседневность, а мир Господа. Матисса это просто поразило, и он решил тоже изображать нереальный мир с помощью обратной перспективы.