Том видит нашу реакцию.
– Да, я думаю, Хэнк был одержим этой старой базой.
Я снова смотрю на Оги. И опять Оги не соглашается.
– Хэнк вам что-нибудь говорил об этом? – спрашиваю я.
– Например – что?
– Да что угодно, – пожимаю плечами я.
– Ничего такого, что имело бы смысл.
– А как насчет того, что не имело смысла?
Том Страуд смотрит на Оги:
– Вы думаете, эта база имеет какое-то отношение…
– Нет, – отвечает Оги.
Том обращается ко мне:
– Хэнк нес всякую чушь. Вы знаете, всякую ерунду – они, мол, там развели секреты, они злые, они проводили эксперименты с мозгом. – На его лице появляется печальная улыбка. – Забавно.
– Что? – спрашиваю я.
– Нет, не забавно, в ироническом смысле. Я уже говорил – Хэнк был просто одержим этим местом. С раннего детства.
Тут он замолкает. Мы с Оги тоже молчим.
– В общем, Дорис шутила, что, может, Хэнк и прав, – вдруг какая секретная лаборатория и впрямь проводила таинственные эксперименты на этой базе. Наверное, Хэнк как-то раз мальчишкой забрел туда, а плохие ребята схватили его и сделали что-то с его мозгом, и потому он теперь такой.
В комнате воцаряется тишина.
– Но Дорис только подсмеивалась. – Том пытается перевести все это в шутку.
Юмор висельника. Если нечто подобное случается с вашим ребенком, вы хватаетесь за любую соломинку.
Глава четырнадцатая
Директор школы Дебора Керен беременна.
Я знаю: замечать беременность, возможно, нетактично, однако Дебора миниатюрная женщина, за исключением живота, и одета в оранжевое, а это странный выбор, если только она сознательно не пытается выдать себя за тыкву. Дебора замирает на краешке стула. Ей требуется некоторое усилие, чтобы подняться. Я ей говорю, что вставать не нужно, но она уже преодолела половину пути, и впечатление такое, будто для того, чтобы погасить инерцию движения и безопасно опустить назад на стул, ей потребуется лебедка и бригада рабочих.
– Я на восьмом месяце, – сообщает Керен. – Говорю вам об этом, потому что все боятся спросить: «Вы беременны?» Якобы это нетактично, может повлечь какие-то неприятности или еще что-нибудь.
– Постойте, – говорю я. – Вы беременны?
Керен чуть улыбается:
– Нет, я проглотила шар от боулинга.
– А я думал: большой надувной, какими играют на пляже.
– Вы забавный парень, Нап.
– У вас будет первенец?
– Да.
– Замечательно. Мои поздравления!
– Спасибо. – Она двигается ко мне. – Вы меня очаровали своей беседой.
– Как мне это удалось?
– Так очаровали, что не будь я уже беременна, то вот сейчас прямо и забеременела бы. Так чем могу вам помочь, Нап?
Мы знакомы шапочно, но оба живем в Вестбридже, а поскольку один из нас директор местной школы, а другой – местный коп, мы неизбежно не раз сталкивались на всевозможных городских мероприятиях. Дебора Керен вперевалку шагает по коридору. Я иду рядом, стараясь подсознательно не подражать ее походке. Коридоры пусты, как бывают пусты только школьные коридоры во время занятий. Школа почти не изменилась с тех пор, как мы здесь учились, Лео, – плиточный пол, шкафчики по обеим сторонам, стены над ними выкрашены желтой краской под цвет карандашей «Тикондерога». Самое большое изменение, которое вовсе не является таковым, – это масштабы. Говорят, школы кажутся меньше, когда ты вырастаешь. Это верно. Я думаю, именно масштаб и удерживает старых призраков на расстоянии.
– Я хотел поговорить о Хэнке Страуде, – начинаю я.
– Интересно.
– Почему интересно?
– Я уверена, вы знаете, что родители все время на него жалуются.
Я киваю.
– Но я вот уже несколько недель его не видела. Думаю, его напугало это ставшее популярным видео.
– Вы знаете об этом видео?
– Меня интересует все, что происходит в моей школе. – Керен заглядывает в квадратное окошко классной двери, переходит к следующей, заглядывает и в другое. – Но я что хочу сказать – об этом половина страны знает.
– Вы когда-нибудь видели, чтобы Хэнк обнажался?
– Если бы видела, то неужели не позвала бы кого-нибудь из вас?
– Значит, не видели.
– Не видела.
– А вы думаете, он это делал?
– Обнажался?
– Да.
Мы идем дальше. Директор проверяет еще один класс. Кто-то в классе, видимо, поймал ее взгляд, потому что она приветственно машет.
– У меня насчет Хэнка двоякие мысли.
Из-за угла появляется ученица и, увидев нас, останавливается как вкопанная. Директор Керен спрашивает:
– Куда направляешься, Кэти?
Кэти смотрит куда угодно, только не на нас.
– К вам.
– Хорошо. Жди в моем кабинете. Я там буду через несколько минут.
Кэти проскальзывает мимо нас походкой испуганной служанки. Я смотрю на Керен, но это не мое дело. Она уже идет дальше.
– Значит, у вас двоякие мысли насчет Хэнка, – возвращаюсь я к теме нашего разговора.
– Город – общественная территория, открытая для всех, – говорит она. – Это закон. Хэнк имеет право там находиться, как и любой другой человек. Мимо нас каждый день кто-то бегает трусцой. Кимми Конисберг мелькает постоянно. Вы ведь, наверное, ее замечали?
Кимми Конисберг, ввиду отсутствия более подходящего термина, – самая аппетитная городская телка. У нее все на месте, и она умеет это демонстрировать, как всем известно.
– Кого?
– Вот именно. Так что каждое утро Кимми пробегает мимо трусцой, и на ней лайкра в такую обтяжку, что и вообразить невозможно, но, сколько ни обтягивай, все равно ничего не удержишь. Если бы я принадлежала к определенной категории людей, я бы сказала, что Кимми пытается привлечь внимание созревающих подростков.
– И эта категория людей была бы права?
– Один ноль в вашу пользу. А наш городок – такой консервативный ханжеский пузырь. И я это понимаю. Понимаю, почему люди именно сюда приезжают растить детей. Здесь дети будут в безопасности. Черт… – Керен кладет руку на живот. – Я хочу, чтобы и мои дети были в безопасности. Но город может стать слишком уж стерильным. Это вредно. Я выросла в Бруклине. Не буду вам рассказывать, как мне доставалось. Каждый день мы там встречали по шесть Хэнков. Так что, может, наши дети научатся состраданию. Хэнк – человеческое существо, а не нечто, достойное лишь презрения. Несколько месяцев назад ребята обнаружили, что Хэнк учился в этой школе. И один из них… вы знаете Кори Мистисайн?
