– И поэтому вы хватаете подозреваемого, – комментирую я, – сажаете его в вертолет, привозите на эту базу и допрашиваете здесь.
– Вы можете себе представить место более подходящее для этого?
Я молчу.
– Задержанные… они никогда не оставались у нас надолго. Мы называли базу чистилищем. Здесь мы решали, отправить ли человека на небеса или послать в ад за океаном.
– И как вы это определяли?
Ривз поворачивается и смотрит мимо, словно меня и не видит. Другого ответа он не даст, да мне другой и не нужен.
– Мы переходим к разговору о моем брате, – напоминаю я.
– О вашем брате нечего и говорить. Это конец истории.
– Нет, мой друг, не конец. Я теперь знаю, что он с друзьями заснял факт незаконного удержания американского гражданина.
– Мы спасали невинных людей. – Его лицо темнеет.
– Но не моего брата. И не Дайану Стайлс.
– Мы к этому не имели никакого отношения. Я даже не знал о пленке, пока вы мне ее не показали.
Я вглядываюсь в его лицо в поисках симптомов лжи, но Энди Ривз профессионал. И все же я не вижу признаков того, что он лжет. Неужели Ривз не знал о пленке? Как такое возможно?
У меня остается последняя карта, и я пускаю ее в ход:
– Если вы не знали про пленку, то зачем искали Мауру?
– Кого?
На этот раз ложь у него на лице. Я морщусь.
– Вы допрашивали ее мать, – говорю я. – Более того, я думаю, вы похитили ее, увезли в свою маленькую секретную тюрьму. Сделали с женщиной такое, отчего она забыла все, что с ней там происходило.
– Не понимаю, о чем вы говорите.
– Я показал Линн Уэллс вашу фотографию, Энди. Она подтвердила, что вы ее допрашивали.
Он снова смотрит в лобовое стекло, задумчиво качает головой:
– Вы ничего не понимаете…
– Мы договорились, что вы расскажете все, – напоминаю я. – Если вы собираетесь водить меня за нос…
– Откройте бардачок, – просит он.
– Что?
Энди Ривз вздыхает:
– Просто откройте бардачок, ладно?
Я отворачиваюсь на секунду, чтобы увидеть, где рычажок, открывающий крышку, но Энди хватает и мгновения. Его кулак – предполагаю, что это кулак, потому что я этого и не вижу, – бьет мне в лицо между левым виском и скулой. От удара моя голова дергается вправо, щелкают зубы. Немота распространяется по щеке и переходит на шею.
Он сует руку в бардачок.
Голова у меня все еще плывет, но одна мысль прорывается на поверхность: пистолет. Он тянется за пистолетом.
Его рука хватает что-то металлическое. Не могу разобрать что, но нужно ли разбирать? Туман еще не настолько застил мои мысли, чтобы я не среагировал: обеими руками хватаю запястье Ривза. Обе мои руки заняты, а у него одна остается свободной. Он молотит меня по ребрам короткими ударами.
Я не отпускаю его.
Ривз принимается выкручивать запястье, выдергивать из моей хватки или, может… да, он пытается направить ствол на меня. Я опускаю одну из рук, дотягиваюсь до его пальцев. Ни одного на спусковом крючке нет. Я сильно сжимаю их. Он может развернуть пистолет, но без пальца на крючке его можно не опасаться.
Вот какая мысль у меня в голове: я держу его пальцы, значит он не сможет выстрелить. Я в безопасности.
Но эта мысль оказывается трагически неверной.
Энди Ривз делает еще один рывок. На мгновение я чувствую холодный металл на тыльной стороне ладони. Но только на мгновение. Я теперь вижу: это не пистолет. Таких длинных пистолетов не бывает. У него форма дубинки. Я слышу треск электрического разряда и одновременно чувствую боль, боль, которая перекрывает все остальное, заставляя тело сжаться, чтобы избежать еще одного удара.
Вольты бегут по моей руке, делая ее бесполезной.
Энди Ривз легко выдергивает запястье из моей более не существующей хватки. А потом с ликующей улыбкой приставляет это устройство – электрошокер или электрострекало для скота – к моему туловищу.
Меня бьют конвульсии.
Он делает это еще раз. Мои мышцы больше не действуют.
Ривз протягивает руку к заднему сиденью, достает какой-то предмет – не вижу что. Может быть, монтировку. Бейсбольную биту. Не знаю. Никогда не узнаю.
Он ударяет меня по голове раз, другой, а потом наступает темнота.
Глава двадцать шестая
Сознание возвращается ко мне очень странным путем.
Ты знаешь сны, в которых тебе не по силам даже самые легкие физические задачи? Ты пытаешься убежать от опасности, но каждый шаг тебе приходится делать, словно в толще влажного снега по бедро. Я хотел двигаться, бежать, спасаться, но я был прикован к месту, словно все мое тело налилось свинцом.
Я с трудом открыл глаза и понял, что лежу на спине. Вижу трубы, открытые балки. Потолок в старом подвале. Я стараюсь оставаться спокойным, сдержанным, не делать необдуманных движений.
Пытаюсь повернуть голову, чтобы оценить обстановку. Но не могу.
Я совсем не могу пошевелить головой. Ни на дюйм. Мой череп словно зажат в тисках. Я делаю еще попытку, напрягаюсь. Ничего. Ни на кроху. Пытаюсь сесть. Но я привязан к какому-то столу. Руки прикручены к бокам. Ноги прочно связаны.
Я не могу пошевелиться. Я совершенно беспомощен.
Сиплый голос Ривза произносит:
– Ты должен сказать мне, где находится пленка, Нап.
Разговора здесь не получится. Я понимаю это сразу же. И потому, не говоря ни слова, я кричу, зову на помощь. Кричу изо всех сил. Продолжаю кричать, пока он не засовывает кляп мне в рот.
– Бесполезно, – говорит Ривз.
Он что-то делает и при этом напевает себе под нос, но я не могу пошевелить головой, чтобы увидеть. Я слышу, как поворачивают кран, кто-то наполняет ведро или что-то. Потом кран выключается.
– Ты знаешь, почему морские котики исключили пытку утоплением из программы своей подготовки? – спрашивает Ривз и, поскольку я молчу – у меня же кляп во рту, – отвечает сам: – Практиканты так быстро сдавались, что это было вредно для их боевого духа. Рекруты ЦРУ держались в среднем около четырнадцати секунд, после чего просили инструктора прекратить.
Энди Ривз стоит надо мной. Я смотрю на его улыбающееся лицо и вижу: ему это нравится.
– Мы тоже играли в полную психологическую игру с задержанными – его с повязкой на глазах вели вооруженные охранники. Иногда мы подавали ему надежду и добивались успеха. Иногда мы давали ему понять, что надежды нет. В зависимости от субъекта играешь с ним по-разному. Но сейчас у меня нет времени для всех этих театральных представлений, Нап. Я переживаю из-за Дайаны, но то была не моя вина. Так что мы идем дальше. Ты уже привязан к столу. Ты уже знаешь, что все это кончится очень плохо.
