В этой палате что-то есть. Здесь что-то двигается. С окровавленным ножом в руке я так и стоял, не меняя позы, лишь украдкой водил по комнате взглядом. Краем глаза глянув туда, откуда мне послышалось движение, в углу у дальней стены я заметил фигуру.
То был Длинноголовый.
Зарезав Командора, я выволок Длинноголового в этот мир.
52
Человек в оранжевом конусе вместо шляпы
В палате буквально образовался фрагмент картины «Убийство Командора». Из открывшегося в углу отверстия вдруг показалась длинная голова: субъект этот, держа в руке квадратную крышку, украдкой осматривал комнату. Отросшие длинные волосы запутаны, подбородок и скулы покрыты густой черной щетиной. Голова у него была вытянута, как загнутый баклажан, челюсть выдавалась вперед, глаза – причудливо округлые и большие, а нос – плоский, он казался низко посаженным. Почему-то одни только губы у него выглядели очень яркими, словно фрукт. Длинноголовый был невысокого роста и в целом смотрелся довольно пропорциональным. Примерно так же, как Командор напоминал уменьшенную масштабную копию обычного человека.
В отличие от Длинноголового на картине этот смотрел на останки Командора ошарашенно – с испуганно приоткрытым ртом, как бы не веря собственным глазам. Как долго он пробыл там в такой позе, я не знал: поглядывая на Томохико Амаду, я сосредоточенно наблюдал, как испускает дух Командор, и совершенно не заметил в углу палаты этого человека. Однако тот наверняка вряд ли упустил хоть что-то из виду, наблюдая за происшествием от начала и до самого конца. Ведь именно эта сцена изображена на картине «Убийство Командора».
Длинноголовый не двигался в углу нашей живой картины – как будто его нанесли на холст как часть композиции. Я чуть шевельнулся для проверки, но он никак на это не отреагировал. С квадратной крышкой в руке и широко распахнутыми глазами он – в той же позе, что и на картине Томохико Амады, – пялился на командора. Даже ни разу не моргнул.
Я понемногу ослабил напряжение в теле, отступил от кресла, чтобы нарушить заданную композицию, и стал украдкой подступать к Длинноголовому. С окровавленным ножом в руке, осторожно, как кошка, – и, по возможности, незаметно. Длинноголового нельзя отпускать обратно под землю. Ради спасения Мариэ Акигавы Командор, пожертвовав собственной жизнью, воспроизвел картину «Убийство Командора» и тем самым выволок Длинноголового из-под земли. Жертва его не должна стать напрасной.
Вот только я не мог придумать, как выудить из Длинноголового что-нибудь о Мариэ Акигаве? И по-прежнему совершенно не понимал, как с ним связано исчезновение девочки: кто он вообще, этот Длинноголовый, и что собой представляет? Все, что я узнал о нем от Командора, больше напоминало загадку, чем информацию. Однако что бы ни случилось, его нельзя упустить, а обо всем остальном придется думать позже.
Квадратная крышка в руке Длинноголового была примерно шестьдесят на шестьдесят сантиметров, сверху оклеена таким же бледно-зеленым линолеумом, что и в остальной комнате. Закроешь ее – и не отличить от пола. Хотя нет – наверняка сама крышка должна исчезнуть вовсе.
Хоть я и приблизился, Длинноголовый даже не шелохнулся – он буквально окаменел на месте. Примерно так же в ступор впадают кошки, если оказываются на дороге в свете фар. Или такова миссия, выпавшая здесь на долю Длинноголового: зафиксировать и как можно дольше удерживать композицию картины? Как ни взгляни на это, неподвижность его была мне на руку. Иначе он, увидев, что я приближаюсь, почувствовав опасность, мигом скрылся бы под пол. И та крышка, раз закрывшись, больше бы уже не поднялась.
Я зашел Длинноголовому за спину, отложил нож в сторону и, проворно протянув руки, схватил его за воротник. На Длинноголовом была узкая блеклая одежда, похожая на рабочую спецовку. Ткань ее явно отличалась от дорогого одеяния Командора – шершавая на ощупь, с заплатами в разных местах.
Стоило мне схватить Длинноголового, как он, вздрогнув, пришел в чувства, суетливо встрепенулся и попытался было вновь нырнуть под пол. Однако я крепко держал его за воротник и не отпускал. Что бы ни произошло, нельзя дать ему сбежать. Поднатужившись, я попытался вытащить его на поверхность, но он отчаянно сопротивлялся. Схватившись руками за края люка, он упирался всем телом, не поддаваясь мне. Он оказался сильнее, чем я мог подумать, – и даже попытался укусить меня за руку. Мне больше ничего не оставалось, и я изо всех сил приложил его длинным лицом о край. Затем чуть оттащил подальше и ударил головой об пол еще раз. После этого Длинноголовый потерял сознание и обмяк. Лишь так и удалось мне вытащить этого человека на свет.
Длинноголовый был немногим выше Командора – сантиметров на десять или двадцать. Одет он был практично: в такой одежде работают в поле крестьяне или прибираются во дворе слуги. Грубая рубаха и просторные шаровары, подпоясан толстой соломенной веревкой, сам босиком. Похоже, он так и жил, обходясь без обуви. Ступни у него оказались твердые и толстые, грязные до черноты. Длинные волосы, судя по их виду, давно не мыли и не расчесывали, а половину его лица покрывала черная щетина. Там, где ее не было, кожа была очень бледна и выглядела нездоровой. В общем, Длинноголовый никак не походил на чистюлю, но при этом, как ни странно, от него не воняло.
Судя по его виду, можно было предположить, что Командор скорее всего принадлежал к знатному сословию того времени, а этот был из простонародья. В эпоху Аска простые люди, выходит, носили такую вот одежду? Нет, наверняка Томохико Амада просто представил, что простолюдины эпохи Аска одевались примерно так. Хотя какое мне дело до исторической точности? Сейчас необходимо вытянуть из этого странного типа сведения, которые приведут к Мариэ Акигаве.
Положив Длинноголового ничком, я вынул пояс из больничного халата и крепко связал за спиной ему руки. Затем волоком оттащил обмякшее тело в середину комнаты. Для своего роста Длинноголовый не был тяжелым – примерно как среднего размера собака. Я снял со шторы шнур и привязал им ногу своей добычи к ножке кровати. Пусть приходит в себя – в свою нору он теперь не улизнет. Лежа связанным на полу без сознания, в ярких лучах дневного солнца Длинноголовый выглядел жалким и несчастным. Куда подевался тот зловещий взгляд, каким он следил, высунувшись из темной ямы, так, что становилось не по себе? Когда я разглядел Длинноголового вблизи, он вовсе не показался мне злодеем или человеком с дурными намерениями. Еще он не особо напоминал смышленого малого – вообще в его внешности угадывалось некое флегматичное благочестие, а также робость. В общем, передо мной лежал человек, который не задумывает и решает все сам, а кротко выполняет все, что ему указано свыше.
Томохико Амада все так же тихо лежал с закрытыми глазами на кровати, совершенно не шевелясь. Со стороны оставалось неясным, жив он или умер. Я склонился над ним, подведя свое ухо на несколько сантиметров к его губам. Прислушавшись, уловил едва различимое дыхание, похожее на шум далекого моря. Старик еще не отошел – всего лишь спокойно почивает в глубокой коме. У меня отлегло на душе – не хотелось бы, чтоб в отсутствие Масахико его отец испустил дух. Вот Томохико Амада повернулся на бок, и на лице у него возникло мирное, можно даже сказать – довольное выражение, совсем не то, что раньше. Убедившись, что прямо у него на глазах я зарезал Командора (или кого-то другого, достойного, по его мнению, смерти), он, возможно, обрадовался, что наконец-то осуществилось его давнее желание.
