«Натуропатия» – то есть лечение болезней через восстановление способности к сопротивлению самого организма – также играла значительную роль в викторианской медицине. В борьбе со всем, что может разрушить нервную систему – стресс, переутомление, тревоги, – большое значение врачи придавали обстановке, общей атмосфере. Важно, чтобы пациенты удалялись из той среды, которая вредит им.
Такой путь выбрал и Листер. В конце апреля они с Ходжкиным отправились на остров Уайт на южном побережье Англии, где посетили старый маяк Нидлс, расположенный на скале в 144 метрах над заливом Скратчелс. К июню друзья прибыли в Ильфракомб – прекрасную деревню в Сомерсете на берегу Бристольского залива. Затем Листер принял приглашение посетить Ирландию от преуспевающего торговца Томаса Пима. Пимы были уважаемой квакерской семьей и жили в Монкстауне недалеко от Дублина, являя собой нечто вроде оплота местного ирландского сообщества. Джозеф Джексон писал сыну, что надеется, что путешествия помогут восстановить его душевное равновесие: «…то, что порой выбивает тебя из колеи – не что иное, как результат твоей чересчур усердной учебы… теперь твоя истинная цель – лелеять благочестивый веселый дух, быть открытым миру, видеть и наслаждаться щедростями и красотами вокруг нас; не обращаться мыслями внутрь себя и даже более того – не задерживать подолгу взгляд на серьезных предметах».
Листер путешествовал по Великобритании и Европе в течение двенадцати месяцев и, наконец, вернулся в Лондон. В 1849 году он одержал победу над внутренними демонами и вернулся к учебе; в нем возродилась страсть к хирургии. Листер исследовал анатомию человека за пределами комнаты для препарирования в свободное время, приобретая различные части тела у медицинских поставщиков. Список покупок включал в себя мочевой пузырь, грудную клетку и голову с сохранившимся фрагментом спинного мозга, которую он купил за 12 шиллингов и 6 пенсов. В декабре того же года Листер приобрел целый человеческий скелет у бывшего соседа по комнате Эдварда Палмера за 5 фунтов, которые выплачивал в рассрочку в течение следующих двух лет.
В октябре 1850 года, окончив первый курс, Листер приступил к практике в госпитале Университетского колледжа. Несколько месяцев спустя руководящий комитет предложил ему должность ассистента хирурга у старшего хирурга больницы Джона Эрика Эриксона. Листер согласился, несмотря на то, что ранее отказывался от аналогичной позиции из-за проблем со здоровьем.
Что можно сказать о больницах викторианской эпохи? Они были немного лучше, чем их георгианские предшественники. Вряд ли это громкая похвала, если учесть, что «главному ловцу насекомых» (чьей задачей было истреблять вшей, населяющих больничные койки) платили больше, чем хирургам.
Следует признать, что ряд лондонских больниц в первой половине XIX века был перестроен или расширен – в основном из-за роста населения города. Например, в 1813 году при больнице Святого Томаса открылись анатомический театр и музей, а в период с 1822 по 1854 год претерпел ряд структурных изменений госпиталь Святого Варфоломея (в результате чего смог принимать больше пациентов). Также в эти годы были построены три учебные больницы, включая госпиталь Университетского колледжа (в 1834 году).
Несмотря на все эти изменения – а быть может, именно из-за них, ведь теперь уже сотни пациентов лежали на соседних кроватях – больницы в народе называли «домами мертвецов».
Некоторые учреждения принимали только тех пациентов, которые сразу вносили оплату за свои (практически неизбежные) похороны. Другие, такие как больница Святого Томаса, требовали двойную оплату, если принимающий пациента врач считал, что перед ним симулянт. Хирург Джеймс Симпсон заметил еще в 1869 году, что «больше шансов выжить у солдата на поле Ватерлоо, чем у человека, который попадает в больницу».
Хирурги, входя в операционную, сбрасывали свои собственные пиджаки и надевали старый сюртук, принадлежащий бывшему сотруднику больницы. Он носился гордыми преемниками как знак почета и уважения.
Несмотря на символические усилия по уборке, большинство больниц оставались переполненными и грязными. Эти рассадники инфекций обеспечивали лишь самые примитивные условия содержания больных и умирающих, многие из которых размещались в палатах с недостаточной вентиляцией или без доступа к чистой воде. Операционные разрезы, сделанные в крупных городских больницах, были столь уязвимы к инфекции, что операции проводились только в самых неотложных случаях. Больные часто подолгу томились в грязи, прежде чем они получали медицинскую помощь, поскольку в большей части госпиталей не хватало персонала. В 1825 году посетители больницы Святого Георгия обнаружили следы грибка и личинок на влажных грязных простынях пациента, выздоравливающего после сложного перелома. Больной, считая это нормой, не жаловался на условия, и никто из его товарищей по палате не считал столь убогие условия достойными возмущения.
Хуже всего было то, что в больницах постоянно пахло мочой, калом и рвотой: эта тошнотворная смесь запахов насквозь пропитывала хирургическое отделение. Вонь была невыносима; порой бывалые врачи передвигались прижимая к носу платок. Именно запах становился первым испытанием для студентов-медиков, которые переступали порог больницы.
Беркли Монихан – один из первых английских хирургов, который использовал резиновые перчатки – вспоминал, как он и его коллеги сбрасывали свои собственные пиджаки, входя в операционную, и надевали старый сюртук, покрытый засохшими кровью и гноем. Он принадлежал бывшему сотруднику больницы и носился гордыми преемниками как знак почета; эта традиция распространялась на различные предметы хирургической формы.
Беременные женщины, у которых случались вагинальные разрывы во время родов, были особо подвержены риску, поскольку разрывы становились очагом развития бактериальной инфекции – а врачи и, в частности, хирурги повсюду разносили на себе бактерий. В 1840-х годах в Англии и Уэльсе приблизительно 3000 матерей ежегодно умирали от бактериальных инфекций, таких как родильная горячка (также известная как послеродовой сепсис). Это примерно одна смерть на каждые 210 родов. Многие женщины также погибали от тазовых абсцессов, кровоизлияния или перитонита (кошмарное осложнение, при котором бактерии вызывают воспаление брюшины, выстилающей брюшную полость живота).
Поскольку хирурги ежедневно наблюдали страдание, очень немногие чувствовали какую-либо необходимость решать вопрос, который считался неизбежным, обычным явлением. Большинство из них интересовались лишь физическим состоянием конкретных пациентов, а не тем, что происходило в больнице в целом и уж точно не статистикой. Они проявляли безразличие к причинам заболеваний, предпочитая вместо этого сосредоточиться на диагностике, прогнозах и лечении. Листер, однако, вскоре сформирует собственное мнение об ужасном состоянии больничных палат и о том, что можно сделать для решения проблемы, которую он считал «острым гуманитарным кризисом».
* * *
Многие из хирургов, с которыми Листер сталкивался в юности будучи студентом, проповедовали своего рода фатализм относительно своих возможностей помогать пациентам и улучшать больничные условия. Одним из таких врачей был Джон Эрик Эриксон – старший хирург в госпитале Университетского колледжа.
