— Наиболее расхожей претензией стали упреки за несвоевременную информацию, — говорил он. — Согласиться с этим нельзя. Необходимо было оценить произошедшее на месте и только после этого дать информацию. 28 апреля правительствам стран была дана возможная на этот период информация.
И только 14 мая к своей стране обратился генсек Горбачев. Перед этим он звонил в Чернобыль Легасову, делился тревогами: «Уже имя Горбачева начинают во всем мире трепать в связи с этой аварией». Ничто другое, похоже, его не волновало.
— Добрый вечер, товарищи! Как вы знаете, недавно нас постигла беда — авария на Чернобыльской атомной электростанции. Она больно затронула советских людей, взволновала международную общественность…
А дальше общие слова, холодные рассуждения… Не на высоте положения, мягко говоря, оказался генсек.
Борис Евдокимович Щербина мог всю командировку провести в Припяти, в штабе Правительственной комиссии, выслушивая доклады. Понятно, и здесь опасно, но все же не так, как на самой АЭС, у взорвавшегося блока. В его характере — разобраться в существе дела досконально, понять его до конца. Поэтому он и отправился к четвертому блоку вместе с заместителем министра энергетики и электрификации СССР Ю. Н. Корсуном. Остановились метров за сто от блока. Радиационная обстановка — 70—100 бэр. Щербину и Корсуна предупредили: находиться там крайне опасно. Но они только кивнули… Тогда Борис Евдокимович предложил создать главк по ликвидации последствий аварии. И такой главк был создан.
Из воспоминаний Ю. Н. Корсуна:
«Борису Евдокимовичу дорого обошлось это посещение станции. По существу, никто не был защищен, но Борис Евдокимович был гораздо старше других. Его организм не смог побороть радиацию. И нельзя сказать, что он об этом не знал, — он понимал, чем это ему грозит, но свой долг выполнял самоотверженно. И все, кто был рядом, следовали его примеру.
После решения о создании главка началась всеобщая мобилизация технических служб, мы отправили туда технику, которая была предназначена для новых атомных станций. Это тяжелые краны грузоподъемностью 800 тонн, тяжелые радиоуправляемые бульдозеры, самые мощные и производительные бетононасосы и другая техника. Собрали “в кулак” мощную технику и стали разрабатывать стратегию борьбы с этим горем и злом. Б. Е. Щербина регулярно собирал все службы и вырабатывал предметные, конкретные решения, согласованные со всеми специалистами.
Он работал широко. Мог беседовать и с академиком Легасовым, и с президентом Академии наук СССР Анатолием Петровичем Александровым, и разговаривать с работающими там слесарями, бульдозеристами.
Сразу был виден его огромный опыт общения с людьми, накопленный и в Тюменском обкоме, и на посту министра. Борис Евдокимович обладал колоссальным даром привлекать к себе людей и увлекать их за собой — это редкий дар руководителя. Бывают руководители — “напыщенные всезнайки”, с ними тяжело: не успеешь ты открыть рот, а они уже знают, о чем ты будешь говорить. Борис Евдокимович так никогда не поступал, он всегда слушал до конца, а дальше уже поправлял, если был не согласен. Умение слушать — качество, необходимое для руководителя.
В Чернобыле было много тяжелых моментов. Тяжело шло сооружение саркофага, тяжело шли все технологические процессы, связанные с понижением уровня радиационной активности. Приведу один пример. Нужно было подать раствор цемента в разрушенный реактор, в развал. Сделать это поручили специалистам Минуглепрома СССР. Но они не могли там хорошо сварить стальные трубы: не было сварщиков нужной квалификации. Об этом доложил министр М. И. Щадов Борису Евдокимовичу. Тот посоветовал позвонить в Миннефте-газстрой. В этот же день к вечеру в Припяти уже были высококлассные сварщики, трубы соединили. Потом на танковых тягачах подали первый бетон в развал этого реактора.
Щербина проявлял характер и терпение, понимая, что мы имеем дело с людьми: 25 бэр набирал человек, мы его должны были отпустить. Здоровья эта работа никому не добавляла.
Борис Евдокимович сделал очень много в первый, самый сложный период для людей. Ведь три блока запустили мы. Надо было размещать пять тысяч человек вахтенного персонала. Встала задача построить поселок Зеленый Мыс со всей инфраструктурой: с хорошей столовой, где люди могли бы питаться, с пропускными санитарными пунктами.
Борис Евдокимович сразу мобилизовал родной Миннеф-тегазстрой. Быстро получили весь комплекс в блочном исполнении: собранные котельные, прекрасный спортивный зал, бассейн — целый спорткомплекс — один, затем второй. Борис Евдокимович быстро договорился о выделении финансовых средств, и мы получили из Финляндии госпиталь на 150 коек, прекрасный профилакторий. Он внимательно следил за ходом поставок и сооружением поселка. В результате за два месяца сделали вахтовый поселок, который соответствовал всем требованиям.
Борис Евдокимович понял специфику атомной энергетики: она не допускает незаконченности — все должно идти строго последовательно до полного функционального завершения. Он сам обладал совершенной ответственностью и завершенностью действий, и этот “щербиновский почерк” он прививал нам.
Щербина понимал, что вахтовикам очень тяжело работать, и приложил все силы, чтобы им дали квартиры в toieee. Он договорился с руководством Украины, и там для эксплуатационного персонала мы получили восемь тысяч квартир. Вместе с тем стали строить город Славутич. Место прекрасное. Представьте себе: сосновый бор на песке, с низким уровнем грунтовых вод, это нас спасло. Мы туда пришли в январе 1987 года. Борис Евдокимович нас своим вниманием “баловал”, благодаря этому мы за год ввели в строй 320 тысяч квадратных метров жилья со всей инфраструктурой: магазинами, столовой, рестораном, школой, шестью детскими садами.
Правда, для этого понадобилось принять постановление ЦК КПСС и Совмина СССР, но Борис Евдокимович все организовал в Москве, согласовал с республиками. Были привлечены строительные организации во главе с Министерством энергетики СССР из РСФСР, Литвы, Латвии, Эстонии, Армении, Грузии, Азербайджана. Украину и Белоруссию не привлекали, так как они решали другие важные проблемы по размещению населения и пострадали больше всего.
В результате под руководством Б. Е. Щербины мы ликвидировали возможность неуправляемых событий и угрозу заражения окружающей среды.
В дни чернобыльской трагедии Борис Евдокимович являл собой органический сплав мужества, мудрости и выдержки и тем самым подавал пример всему коллективу, героически ликвидировавшему последствия этой катастрофы».
Кажется, все заместители Николая Ивановича Рыжкова — Баталин, Ведерников, Маслюков — прошли Чернобыль.
А теперь приведем несколько выдержек из последних записей Валерия Алексеевича Легасова.
«Эта трагическая ситуация, тяжелая ситуация, — считал ученый, — требует не просто мобилизации больших информационных ресурсов, но и очень творческого, очень грамотного использования этих ресурсов, чтобы в нужной последовательности и в нужном объеме население получало сведения о происходящем…»
Ему виделась специальная телевизионная и газетная рубрика, состоящая из двух частей. Первая часть чисто официальная, точная информация от Правительственной комиссии к тому времени, когда эта рубрика выходит; вторая часть — «описательная, с личными точками зрения».
