В общем, заключал свои размышления Валерий Алексеевич Легасов, это серьезный вопрос: как и в каком масштабе освещать подобные события, очень неприятные и тяжелые, затрагивающие практически все население страны, да и не только нашей страны.
Борис Евдокимович Щербина в свой первый приезд в Чернобыль провел там девять дней. Нахватал рентген, тем не менее не хотел покидать Чернобыль. Он считал, что ему уже удалось наладить ликвидацию последствий аварии, а кому-то другому надо будет начинать все сначала. Горбачев с такой позицией не согласился. Говорили, что в телефонном разговоре со Щербиной он распорядился оставить объект и вернуться в Москву.
Из аэропорта Щербина позвонил жене, Раисе Павловне, попросил прислать во Внуково белье, одежду, потому что все, что было на нем, сожгут.
— Мама на скорую руку все собрала, — вспоминает Юрий Борисович Щербина, — и я поехал в аэропорт. Отцу вернули только депутатский значок, удостоверение зампреда и ключи от сейфа. Все остальное, как положено, сожгли. Хотели еще наголо остричь, но Борис Евдокимович наотрез отказался, так как ему предстояло выступать по телевидению. Часа два мыли волосы какой-то пеной и только после этого отпустили домой.
Всего в зоне Чернобыльской АЭС с того черного апреля 1986 года по февраль 1989-го, когда состоялась его последняя поездка туда вместе с М. С. Горбачевым и В. В. Щербицким, Борис Евдокимович пробыл в командировках 92 дня. А на самом деле значительно больше, потому что в короткие поездки на один-два дня, в частности на строительство города Славу-тич в 1987–1988 годах, он не оформлял командировок.
Борис Евдокимович был самоотверженным человеком. И когда в Чернобыле среди первых бросился в пекло, он, конечно, понимал, чем это ему грозит, но твердо знал и другое: генералу негоже отсиживаться в тылу — солдат в одиночку с бедой не справится. Щербина шел в чернобыльский ад с открытыми глазами, зная, что получает облучение. Это был самоотверженный поступок.
— Георгий Иванович, — говорил он как-то Г. И. Тихонову, начальнику отдела в Бюро по ТЭК, — после Чернобыля много людей заболело лучевой. Ты знаешь, сколько я схватил? А ведь совершенно здоров. — И вынимал из кармана мумиё: он знал, что Георгий Иванович долго работал в Таджикистане, и как бы советовался с ним. — Я каждый день принимаю горошинку…
Тихонов не стал ему говорить, что не. особенно-то верит в это мумиё. Лечение болезни во многом зависит от морального состояния человека. Пока борется, пока не сдается, случалось — и не раз! — болезнь отступает. Щербина больше многих других верил в это.
Был у него в жизни случай. Несколько поездок на Север при недолеченной пневмонии довели его до астмы. Врачи рекомендовали ему аэрозоль для поддержания нормального дыхания, и все. По словам же Паустовского, «жизнь астматика — это жизнь вполовину». Но Борис Евдокимович решил: «Нет, лежать или жить вполовину — это не для меня!» Он перевернул гору книг и журналов и нашел методику Стрельниковой, которой пользовались многие артисты, ученые. Идет заседание коллегии. Мужики в перерыве бегут перекурить, а Борис Евдокимович идет в комнату отдыха и занимается дыхательной гимнастикой. Через несколько месяцев он выгнал из себя эту хворь! Врачи были в шоке — такая сила воли.
Накануне нового, 1989 года Щербина возвратился в Москву из Армении. После Чернобыля на него обрушилось и землетрясение в Спитаке, Ленинакане (подробнее об этих днях расскажем ниже).
Людмила Васильевна Щербина убеждена:
— Они его загнали!
Они — это кремлевские вожди, чьи портреты в те годы висели по всей стране — от Красной площади до пограничных застав.
— Нельзя было после Чернобыля загружать Бориса Евдокимовича восстановлением Армении. Он вернулся оттуда весь черный от горя. Говорил, что не был так разбит, так потрясен даже на пепелищах, которые оставляли, отступая, фашисты в годы Великой Отечественной войны…
Врачи настояли на лечении Бориса Евдокимовича. Примерно в середине февраля в больнице он узнал, что Чернобыльскую АЭС намерен посетить Горбачев. Генсек собрался туда впервые, спустя почти три года после аварии. Узнав об этом, Щербина стал настаивать на участии в этой поездке. Врачи были категорически против, но он переубедил их. И за два дня до приезда на станцию Горбачева прилетел в Чернобыль.
Выглядел Борис Евдокимович неважно, но, как всегда, не подавал вида, что ему нездоровится. С руководством «Комбината», именно так после ликвидации последствий аварии и возобновления работы уцелевших блоков стала называться Чернобыльская АЭС, были обсуждены варианты осмотра станции высокими гостями, включая посещение нового города атомщиков Славутича.
— Поводов для беспокойства как будто бы не было, — вспоминает Б. Мотовилов, — но Щербина заметно, по крайней мере для тех людей, кто близко и часто с ним общался, нервничал. Да это и понятно — даже ему не так уж часто приходилось встречать, сопровождать и информировать главу партии и государства.
Неувязки начались в день приезда М. С. Горбачева и его свиты. Уже с утра по территории станции бродили ранее никому не известные «операторы» в белой спецодежде, как и положено работникам АЭС. Под их белыми халатами, если внимательно присмотреться, можно было обнаружить оружие и рации. Это была многочисленная охрана генсека. Сам же он в назначенное время не появился. Лишь полтора часа спустя к станции подъехал кортеж черных ЗИЛов, «чаек» и «Волг». Прибыли М. С. Горбачев с Раисой Максимовной, первый секретарь ЦК Компартии Украины, член Политбюро ЦК КПСС В. В. Щербицкий, председатель президиума Верховного Совета Украины В. С. Шевченко, первый секретарь Киевского обкома Компартии Украины Г. И. Ревенко, который, кстати, впоследствии был переведен в Москву и работал главой администрации первого и последнего Президента Советского Союза…
На станции говорили о том, что люди по пути кортежа из Киева в Чернобыль перегораживали дорогу, пытаясь поговорить с Горбачевым. Так или нет, но никаких «выходов в народ» во время этой поездки у Горбачева не было.
— Наспех пройдя по энергоблокам, высокие гости расселись в машины и направились в Славутич, — продолжает Б. Мотовилов. — Чтобы избежать встречи с жителями города, которые стали собираться на главной площади, делегация кружной дорогой подъехала к горисполкому. Там прошло короткое совещание, на котором докладывал Щербина. Он же ответил на немногочисленные вопросы Горбачева.
На прощание сфотографировались у входа в горисполком, расселись по машинам и разъехались. М. С. Горбачев и его свита — в Киев. А Щербина, Израэль, председатель Госком-гидромета СССР, Луконин, министр атомной энергетики СССР, и Велихов, директор Института атомной энергии имени И. В. Курчатова, вице-президент Академии наук СССР, — к своему Як-40, который ждал их на аэродроме летного училища в Чернигове.
Когда взлетели, кто-то вспомнил, что сегодня 23 февраля, День Советской армии. К тому же никто из них в тот день не обедал. Старательные стюардессы быстро накрыли на стол, появился коньяк, несмотря на строжайший запрет того времени.
Борис Евдокимович, отставив рюмку, подозвал своего помощника. Мотовилов взглянул в его лицо и обомлел: оно было белым как бумага. Стюардессы оказались плохо подготовлены к нестандартным ситуациям. К счастью, на борту был опытный человек — Ю. А. Израэль. Он ослабил у Бориса Евдокимовича узел галстука, расстегнул рубашку, наложил кислородную маску.
