В это время за шиворот что-то полилось и обожгло шею. Подняв голову, увидел пульсирующую струю розовой жидкости, текущей над входной дверью. В голове мелькнула мысль — пробит трубопровод гидросистемы. Заглянув в кабину, прокричал Райкову о неисправности, командир доложил по радио, что теряет управление и идет на вынужденную посадку. Я вспорол отверткой обшивку вертолета и увидел пробитый пулей трубопровод, откуда под напором била струя гидрожидкости. Ни о чем не думая, зажал рукой пробоину. Обожгло ладонь, а рваные края трубопровода впились в мясо. В глаза бросилась лежавшая в карманчике у входа ветошь, быстро ею туго обвязал пробоину, течь стала меньше, но не прекратилась, пришлось это место опять зажать рукой.
Тем временем меня позвал командир. Он решил совершить аварийную посадку на крохотной площадке. Говорят, в экстремальных случаях в шоке человек способен на невероятные действия. В этот момент каждый член экипажа сумел проявить все, на что он был способен, чтобы притереть терявшую управление машину на тот крохотный пятачок. Удар о землю был сильным, но экипаж и семеро раненых остались в живых. Нас спасло высочайшее мастерство командира экипажа. Да и техника не подвела, несмотря на 29 пулевых пробоин, полученных вертолетом в том бою, двигатели работали до последнего.
Меня эвакуировали в Шуроабад — в полевой госпиталь. Потом долго лежал по госпиталям, сначала в Душанбе, затем в Ташкенте. В одном из госпиталей я встретил семерых раненых пограничников — тех самых, что спас наш экипаж. Слова благодарности от них и их родителей, стали для меня высочайшей наградой. Эти слова несравнимы с любыми другими, слышанными мною до тех пор.
Затем мне предстояло вернуться в небо. Это оказалось не просто. Пуля задела бедренную кость, пришлось проводить операцию, чтобы ее извлечь. Но рана долго не заживала, врачи долго не могли понять — почему. Затем установили причину — пулю во время операции вытащили, а вот рубашка от нее так и осталась в ноге. Из-за этого на врачебной комиссии меня не хотели допускать до летной работы. Но я упросил врачей отпустить меня в небо.
Мне помог Рохлов Николай Алексеевич, тогдашний начальник авиации пограничных войск. Когда-то он был моим первым командиром полка. Благодаря его поддержке мне разрешили летать, перевели в Воркуту. Там я служил до выхода в запас. Диксон, Нарьян-Мар, остров Средний, Земля Франца Иосифа — мне удалось побывать в самых необычных и далеких местах Заполярья. Но я пристально следил за ситуацией на границе с Афганистаном, переживая за моих сослуживцев.
Гораздо позже — в 2002–2003 мне посчастливилось работать в Кабуле по линии ООН — программы продовольственной помощи. Я побывал в тех местах, где когда-то воевал: Талукан, Янги-Кала, Ходжагар. На машине проезжал через перевал Са-ланг, добрался до Кундуза, Кабула и Баграма. Там сейчас коалиционные силы, и война вновь продолжается.
Афганистан стал для меня и моих боевых товарищей непростым испытанием. Мы были из разных частей Советского Союза. У всех нас была одна страна и одна граница. Воюя в Афгане, мы знали, что защищаем эту общую родину и нашу границу. Надеюсь, что для современных пограничников, охраняющих общую границу СНГ, наш жизненный опыт пригодится и, может быть, даже послужит примером. Если бы мне предложили прожить мою жизнь заново, я бы ни на йоту не согласился бы изменить ее.
Вячеслов Зиновьев
В 1985 году в воркутинскую часть, где я тогда проходил службу, пришел приказ о формировании экипажа для откомандирования в Душанбе. Тех, кто был направлен в Душанбинский полк в качестве прикомандированных, называли «наемниками». Обычно такие командировки длились по сорок суток. Мне довелось стать «наемником» по собственной инициативе.
Когда пришел приказ, я был в тот момент командировке, работал на обеспечении застав, но мои друзья-сослуживцы знали о моем желании снова побывать в Таджикистане и поспешили сообщить о формировании экипажа. Едва вернулся домой, как зазвонил телефон. Несмотря на полагавшийся после командировки отгул, я как был в «гражданке» поспешил в полк. Надо сказать, тогда очень строго относились к ношению формы — на территории части можно было появляться только в военном платье. Чтобы меня не отчитывали за подобное нарушение, я с ходу отправился к командиру полка — полковнику Васильеву. Тот очень удивился моей просьбе. «Ты же только недавно был там», — сказал он. На руку мне сыграло то, что командиром откомандированного экипажа был назначен майор Аникин. Он заявил, что с собой возьмет только добровольцев. Так я попал в экипаж.
За это время в Афганистане многое изменилось. Американцы научили душманов воевать. Они знали, как отвечать. На этот раз в основном наш экипаж работал в районе Пянджа и Термеза. В эту командировку мы работали в районе Ташкургана и Мазари-Шарифа. Особенно непростой оказалась операция под Ташкурганом. Примечательно, в Алма-Ате гражданский аэропорт работал на той же частоте, что и мы — 102.0. Так вот во время Ташкурганской операции диспетчеры алма-атинского аэропорта жаловались, что не могут завести аэропорт на посадку, поскольку эфир был полностью забит переговорами наших экипажей.
Борттехник Ми-8 капитан Вячеслав Зиновьев (справа)
В ходе операции мы высаживали десант в одном из ущелий. Это ущелье шло из глубины Афганистана в направлении Таш-кургана. Летели как всегда парой. Первым бортом командовал Аникин, а вторым — Сергей Прокопенко. После высадки десанта наш вертолет успешно поднялся в воздух, а борт Прокопенко упал на площадку приземления. Я это увидел и доложил командиру. Мы развернулись и пошли на помощь.
Вертолет 23-го авиаполка, сбитый в районе Ташкургана
Только выскочили из вертолета, как площадку начали сильно обстреливать душманы. Бежим, вокруг стрельба, разрывы. Навстречу нам десантники-пограничники. Кричат — убирайтесь отсюда! Мы их «послали», и скорее к сбитому борту. Экипажа Прокопенко на борту уже не было, едва машина упала, они выскочили наружу. Я этого не знал, и в азарте заскочил в вертолет. Тут выяснилось, что у вертолета все еще работали двигатели, в любую секунду все могло вспыхнуть. Решение пришло за секунды, я забежал в пилотскую кабину и перекрыл топливные краны. Двигатели остановились. Затем мы подобрали экипаж и благополучно взлетели.
Следующая командировка в Душанбе мне выпала в июне 1986 года. Командиром Воркутинского полка тогда был полковник Владимир Платошин. Я знал его еще капитаном, мы вместе летали в начале восьмидесятых. Командиром экипажа был назначен капитан Валерий Коваленко. В состав этого экипажа я попал неожиданно — борттехником должен был стать другой офицер.
Накануне нашего отъезда в Афганистане был сбит воркутинский экипаж — Валеры Рускевича. Рускевич уже воевал до этого в Афгане. Валера хвалился тем, что с «боевых» он не привез ни одной дырки. Как накаркал! Во время операции в Мармоле вертолет Рускевича сгорел с экипажем. Это была очень трудная операция. Для ее реализации была создана крупная объединенная группировка из машин Душанбинского и Марыйского полка. Работали с Термеза. Уже с утра было сбито два борта, после полудня еще один.
