Могла ли я это сделать?
– Ты первый, – сказала я.
– Ты первая, – сказал он.
Что было сложнее – довериться еще одному человеку или прожить всю мою жизнь, пряча секреты, быть изолированной из-за них?
– Вместе, – сказала я, не придумав ничего лучше. – На счет три. Раз, два…
– Я гей, – сказал он.
– Моя мать – силлогоман, – сказала я одновременно с ним.
– Твоя мать наркоман? – переспросил шокированный Роберт.
– Силлогоман, – четко произнесла я. – Она коллекционирует хлам.
– Ой. Я видел их по телевизору. Боже.
– Итак, ты гей?
– Я в своей семье не белая ворона, а скорее, радужная. Мои родители из тех, которые готовы принять такое. Если отец узнает, он отречется от меня. И ребята в футбольной команде тоже особо не обрадуются. Мне не нужно, чтобы моя жизнь стала еще сложнее, чем есть, Пейтон. Ты можешь это понять?
– Очень даже могу, больше, чем ты думаешь.
– Я предпочитаю оставаться в шкафу
[99], мне в нем комфортно.
Я засмеялась и покачала головой. Роб тоже не чувствовал себя частью своей семьи. У него тоже был огромный секрет. Как и мне, ему было некомфортно в собственном теле. Неужели мы все такие? Неужели мы все чувствуем себя уродами?
– И никто не знает? – спросила я. – Кроме меня теперь.
– Кое-кто знает. Один парень.
– Я надеюсь, это, по крайней мере, не Тим.
– Почему? – в его взгляде читалась обеспокоенность.
– Никогда не рассказывай ему того, что не должно стать достоянием общественности, просто поверь мне на слово, – сказала я и с горечью добавила: – Он разболтает об этом всей вселенной.
Он кивнул:
– Ну тогда мы договорились? Сходим на три свидания и на выпускной – мои родители будут счастливы, подозрения останутся в прошлом, а ты выиграешь пари.
– Договорились! – я пожала ему руку. Все это обернулось лучше, чем я надеялась. Мои свидания были устроены, и мне не надо было лгать или притворяться. На меня нахлынуло внезапное беспокойство.
– А ты точно будешь здесь во время выпускного? Ты не уедешь Швейцарию или куда-нибудь еще?
– Зачем мне ехать в Швейцарию?
– Ради бозона Хиггса, – мрачно ответила я.
– Ты немного чудная, знаешь? Но мне это нравится. По крайней мере, наши свидания не будут совсем скучными.
Я не слушала. Деньги были у меня в кармане – ну, или почти в кармане, – и я уже мечтала о школе моды.
Всю дорогу до дома я пробежала, окрыленная. Нью-Йорк, жди меня!
Я опустошила почтовый ящик и взобралась по своей лестнице, чувствуя себя так хорошо, как давно уже не чувствовала. Я уже планировала программу похода за покупками на следующий день – сначала в «Ткани Дебуа» за роскошным черным бархатом, который я приметила у них на стеллажах, потом в «Пуговицы и украшения» за большинством аксессуаров, включая пару винтажных эполетов с медными шипами.
Я просмотрела почту, сразу отправив рекламные листовки в мусорную корзину и отложив в сторону письмо для отца – спустя десять лет мы все еще получали какие-то отправления для него. Открытка из банка крови напомнила мне, что пришло время сдать очередную пинту. Я поставила напоминание в своем телефонном календаре и выкинула открытку, думая о кроваво-красном сатине, из которого хотела сшить подкладку для жакета в деловом стиле.
На последнем письме в темно-желтом конверте в верхнем углу стояла печать штата Мэриленд. Как только я ее увидела, еще до того, как заметила розовую печать о просрочке в противоположном углу, у меня внутри все перевернулось, и меня накрыл ужас – холодный и тяжелый, словно накидка, промокшая от дождя. Ничего хорошего там быть не могло.
Я открыла письмо дрожащими руками и в панике пробежала глазами по страницам с напечатанным текстом. Территория для отходов, окружной налог на недвижимость, государственный налог на недвижимость, охрана качества воды – большинство этих слов звучали для меня тарабарщиной, но три фразы, напечатанные жирным шрифтом, были понятны даже мне: итоговая сумма, пени за просрочку платежа, сумма к оплате.
Крик необузданной ярости и боли вырвался из самого моего сердца. А потом еще один.
Минуту спустя мать уже стучала в мою дверь.
– Пейтон! Пейтон, с тобой все в порядке?
Я отперла дверь и распахнула ее настежь.
Ее лицо было белым от шока:
– В чем проблема?
– Ты! – прорычала я. – Вот в чем проблема!
Я сунула ей в руку счет по налогам на имущество и отступила на несколько шагов назад, серьезно обеспокоенная, что ударю ее, если буду стоять слишком близко к ней.
Она уставилась на счет.
– О, боже, – прошептала она.
– Еще один счет, который ты не оплатила. По нему еще и начислены пени за неуплату в срок.
Она сжала губы.
– И я готова поспорить, что ты не оплатила его, потому что превысила лимит по кредитным картам в Черную пятницу
[100]. Примерно так, да? – обвинила я ее. – Мне придется снять все деньги, отложенные на колледж, деньги, которые я зарабатывала годами, чтобы оплатить счет. Потому что если я не сделаю этого, мы потеряем дом. И тогда что, а? Что тогда?
– Пейтон, я уверена, что мы можем найти какой-нибудь другой способ заплатить, – сказала она. Ее пальцы свернули счет в крошечный квадратик, словно с помощью его физического уменьшения ей было проще игнорировать его важность. – Не делай из мухи слона.
Я злобно выругалась.
– Это не муха. Это и есть слон! У нас тут слоновья гора долгов. И слоновья гора хлама.
Я схватила ее за плечи и затрясла – так сильно, словно могла вытрясти из нее болезнь и всю дурь. Счет упал на пол – крошечный белый квадратик, достаточно большой, чтобы разрушить все мои мечты.
– Отстань от меня, – выдохнула мать, вырываясь из моих рук.
– Если бы я только могла. Но я застряла тут с тобой, застряла без возможности оторваться от тебя. Нью-Йорк! Кого я пыталась обмануть?
Теперь мы обе плакали. Я пересекла комнату и бросилась на кровать.
– Мы обе пленницы этой мусорной свалки, и мне никогда не выбраться отсюда, не уехать куда-нибудь подальше, я никогда не смогу жить собственной жизнью. Мы обе похоронены здесь, это место – могила, а я словно охранник при трупе.
– Я не труп.
