Майк собрался возразить, но передумал. Он засмеялся. А потом засмеялся и Дом. И за то время, пока один брат подшутил над собой, а второй рассмеялся шутке, они помирились. Черные дни миновали. Дом и Майк снова были вместе, как когда-то, на том самом месте, о котором пытались забыть, потому что ненавидеть гораздо легче, чем любить. Но насколько же лучше – любить! И всего-то понадобилось – сколько? Пять? Десять? Двенадцать? Двадцать лет? Какая разница! Теперь они вспомнили. Теперь они поняли. Теперь они знали.
Постлюдия
3 мая 1954 г.
Розето-Вальфорторе, Италия
Телеграфистка склонилась над аппаратом, принимая закодированное сообщение, пришедшее по проводам. Она развернулась вместе с вращающимся стулом и напечатала телеграмму быстро и точно на пишущей машинке, лакрично-черной «Оливетти».
Женщина вынула сообщение из каретки, приклеила на бланк, аккуратно сложила и спрятала в конверт. Она подошла к окну и распахнула ярко-голубые ставни. Телеграфный пункт Альбероны наполнился полуденным солнцем, отраженным золотистыми стенами пьяццы. Стайка мальчишек сидела на ступенях колоннады.
– Andiamo, Federico!
[110]
К окошку подбежал мальчик лет четырнадцати. Женщина протянула ему телеграмму прямо в окно. Он вытащил один из кучи припаркованных под окном велосипедов и оседлал его, спрятал конверт в карман рубашки и совсем собрался укатить, когда женщина громко окликнула его снова:
– Il tuo cappello!
[111]
Она швырнула ему кепку. Он поймал ее и натянул на голову.
Мальчик покатил через город и выехал на главную дорогу. Потом свернул и начал взбираться на холм в сторону Розето-Вальфорторе.
Зеленые склоны были усыпаны белыми цветами. Пейзаж напоминал отрез изысканнейшего панбархата от Фортуни – насыщенный зеленый с рельефом мятного цвета там, где солнце проглядывало сквозь облака, разгоняя тени на вершинах.
Мальчик привставал на педалях, длинными рывками взбираясь на крутой склон. Его худощавая фигура отбрасывала длинную тень на дорогу, выложенную из гладкого камня – ни бугорка, ни выемки. На склонах древних холмов было очень легко ехать именно по этой дороге – она была по-современному ровной, с канавами по бокам, отводящими дождевые потоки без вреда для дорожного полотна. Чем ближе подбирался мальчик по серпантину к вершине холма, тем больше попадалось ему навстречу фиговых деревьев, налившихся желто-зелеными бутонами, которые скоро раскроются, а к осени станут сладкими плодами.
Карло Гуардинфанте стоял на балконе своей спальни, качая на руках новорожденного сына. Воздух полнился благоуханием роз, оплетающих деревенские ограды. И все вокруг, сколько хватало взгляда, было плодородным, густым, богатым, поспевающим под теплым итальянским солнцем.
Площадь внизу наводнили розетанцы, пришедшие на рынок. Всевозможные фрукты, свежая рыба из Адриатики, цветы из соседней Фоджи, ткани из Прато – все это было предложено местным жителями на прилавках под яркими навесами.
Карло бросил взгляд за площадь. Новая дорога из деревни, ведущая вниз по холму к главному шоссе, пользовалась такой популярностью, что Карло заказал установку дорожных знаков и попросил, чтобы отдельный полицейский патрулировал движение. Изоляции пришел конец – розетанцы снова стали частью большого мира.
До балкона Карло долетала музыка повседневных разговоров, которыми обменивались жители Розето, делая покупки, слышался смех. Это напомнило Карло его детство, и ему стало приятно. У сына будет детство не хуже отцовского.
Мальчик в кепке подъехал к крыльцу виллы. Он спрыгнул с велосипеда у самых дверей и дернул дверной звонок. Вскоре дверь отворил слуга. Мальчик сдернул кепку и подал старику телеграмму. Старик нашарил в кармане монетку и протянул ее мальчику. Мальчик поблагодарил, снова оседлал велосипед и покатил вниз по холму.
Карло смотрел, как мальчик скользит по дороге без всяких усилий, словно серое перышко в нежном дуновении ветерка.
– Карло, принеси мне ребенка, – окликнула его Бетти.
– Ему нужен свежий воздух.
– Ему нужно молочко.
– Он любит гулять на балконе.
– Я его мать. Принеси мне его.
Карло усмехнулся и сделал, как ему было велено.
Бетти лежала в постели, опираясь на подушки. Она вытянула руки.
– Иди ко мне, – сказала она.
Карло протянул дитя Бетти, и та дала ему грудь.
Слуга подсунул телеграмму под дверь.
– Падре Де Ниско просил передать тебе, что крестины состоятся в воскресенье.
Карло накрыл жену покрывалом до пояса. Он обошел вокруг кровати и поправил подушки, чтобы ей было удобнее кормить малыша.
– Ты уверен насчет имени? – спросила Элизабетта, поглядев на сыночка.
– Мне нравится, а тебе разве нет?
– Очень нравится. Но в наших семьях никого так не называли, а традиция велит называть первенца именем его отца. Его должны звать Карло.
– А мне нравится Николо, – сказал Карло. – Ник – очень современное имя.
– «Ник» звучит на американский манер, – улыбнулась Элизабетта. – Нет, я вовсе не против.
– Наш сын станет таким же великодушным, как наш друг Ник Кастоне.
Карло поднял телеграмму и распечатал конверт.
– Плохие новости?
– Это от Ника и Каллы. – Он прочел вслух: – «Ждем рождения первенца. Рады безмерно. Держите дорогу свободной. Н. К.»
– Чудесная новость! Я напишу им, – обрадовалась Элизабетта.
– Вот видишь! Ты слишком беспокоишься, и понапрасну.
– Ничего не могу с собой поделать, Карло.
– Когда у них родится ребенок, я приглашу их приехать на лето.
Карло был в восторге.
Элизабетта кормила ребенка, а Карло прикорнул рядом с женой на кровати. Когда дитя наелось, мать нежно положила его в мягкую плетеную корзинку рядом с собой. Она обняла корзинку рукой, защищая свою заветную мечту.
Полуденное солнце цвета спелого абрикоса расстелило ленту света по натертому паркету. Элизабетта думала о том, чтобы встать с постели, запахнуть шторы поплотнее и закрыть двери, но она устала, а в кровати было тепло, и воздух был сладок. Аромат молодых полей – la primavera
[112], цветущая и зеленая, витала вокруг них. Бетти откинулась на подушки.
Теплый ветерок шевельнул старинную ветроловку на балконе, и нежный звон убаюкал и отца, и мать, и дитя.
