– Работает на федералов.
– А ее дочь доставляет пиццу для «Новой Сицилии»! – от души забавляется Дядюшка Энцо. – И что же она делает для федералов?
– Что-то такое, о чем она не может мне рассказывать, вдруг я проболтаюсь? Ей приходится проходить уйму тестов на детекторе лжи.
Дядюшке Энцо, кажется, прекрасно это понятно.
– Да, у федералов много такой работы.
Повисает компанейское молчание.
– Это меня типа бесит, – говорит И.В.
– То, что она работает на федералов?
– Проверки на детекторе лжи. Ей на руку надевают такую штуку – чтобы измерять давление.
– Сфигмоманометр, – решительно вставляет Дядюшка Энцо.
– От него у нее потом синяки на руках. Это меня почему-то тревожит.
– Это и должно тревожить.
– И весь дом в подслушивающих устройствах. Поэтому, когда я дома, что бы я ни делала, наверняка кто-то подслушивает.
– Тут уж я точно с тобой, – говорит Дядюшка Энцо, и они оба смеются. – Я задам тебе вопрос, который мне всегда хотелось задать курьеру, – говорит Дядюшка Энцо. – Я всегда смотрю на вашу тусовку из окна лимузина. Если уж на то пошло, когда меня кто-нибудь пунит, я всегда прошу Питера – это мой шофер – не слишком ему докучать. А вопрос такой: вы с головы до ног одеты в защитные костюмы с прокладками. Тогда почему вы без шлемов?
– У комбинезона есть шейный воротник, который надувается, если ты падаешь с доски, и покрывает голову, так что вполне можно отскочить от асфальта на голове. Кроме того, в шлеме странно себя чувствуешь. Говорят, он никак не влияет на слух, но на самом деле влияет.
– В своей работе вы сильно полагаетесь на слух?
– Да. Ясное дело.
Дядюшка Энцо кивает.
– Я так и думал. Мы тоже так считали, я и ребята из моего подразделения во Вьетнаме.
– Я слышала, что вы были во Вьетнаме, но… – Она останавливается, понимая, что это скользкая тема.
– Ты думала, это очковтирательство? Нет, я действительно там был. Мог бы держаться в стороне, если бы захотел. Но я пошел добровольцем.
– Вы добровольцем пошли во Вьетнам?
Дядюшка Энцо смеется.
– Да, пошел. Единственный мужчина в моей семье, кто так поступил.
– Почему?
– Думал, там будет безопаснее, чем в Бруклине.
И.В. смеется.
– Неудачная шутка, – говорит он. – Я пошел добровольцем потому, что мой отец не хотел, чтобы я туда отправлялся. А мне хотелось его позлить.
– Правда?
– Конечно. Я многие годы изыскивал способы ему досадить. Ходил на свидания с черными девчонками. Отрастил длинный хайер. Курил марихуану. Но венец, кульминация – это было даже лучше, чем проколоть ухо, – я записался добровольцем во Вьетнам. Но и тогда мне пришлось пойти на крайность.
Взгляд И. В. перебегает с одной морщинистой мочки Дядюшки Энцо на другую. В левой она едва-едва различает крохотный бриллиантовый гвоздик.
– Что вы хотите сказать? Какую крайность?
– Все знали, кто я такой. Молва расходится, знаешь ли. Если бы я пошел добровольцем в регулярные войска, то остался бы в Штатах, заполнял бы какие-нибудь бланки – может быть, даже на базе Форт-Гамильтон, прямо здесь, в Бенсонхерсте. Чтобы это предотвратить, я пошел добровольцем в спецназ и сделал все, чтобы попасть в часть, которую отправили на передовую. – Он смеется. – И это сработало. Но я что-то заболтался, как старик. Я начал говорить о шлемах.
– Ах, да.
– Нашим заданием было прочесывать джунгли и выкуривать оттуда увертливых малых с пушками больше них самих. Партизан. И мы тоже полагались на слух – в точности как вы. И знаешь что? Мы никогда не носили шлемов.
– По той же причине.
– Вот именно. Даже если они не закрывают тебе уши, они чем-то сбивают слух. Я и по сей день думаю, что жизнью обязан тому, что ходил с непокрытой головой.
– И впрямь круто.
– Можно было предположить, что сейчас эту проблему уже решили.
– Ну да, – вставляет И.В. – наверное, есть вещи, которые никогда не меняются.
Запрокинув голову, Дядюшка Энцо от души смеется. Обычно такие выходки И.В. раздражают, но Дядюшка Энцо смеется так, словно ему действительно весело и интересно, а не для того, чтобы поставить ее на место.
И.В. хочется спросить, как он перешел от запредельного бунта к управлению семейным предприятием. Она не спрашивает. Но Дядюшка Энцо чувствует, что это логичное продолжение разговора.
– Иногда я спрашиваю себя, кто придет на мое место, – говорит он. – О, в следующем поколении у нас полно отличных парней. А вот дальше… Даже не знаю. Наверное, всем старикам кажется, что миру приходит конец.
– У вас миллионы младомафиози, – говорит И.В.
– И всем предназначено носить спортивные куртки и перебирать бумажки на благополучных окраинах. Ты, И.В., таких людей не уважаешь, потому что ты молодая и высокомерная. Но я их тоже не уважаю, потому что я старый и мудрый.
Слышать такое из уст Дядюшки Энцо – просто шок, но И.В. совсем не шокирована. Это кажется разумным соображением ее разумного друга Дядюшки Энцо.
– Никто из них добровольно не пошел бы на то, чтобы ему отстрелили ноги, лишь бы досадить своему старику. Им не хватает какой-то жилки. Они уже побеждены и наголову разбиты.
– Печально, – говорит И.В.
Лучше сказать такое, чем устроить младомафиози взбучку, что поначалу была склонна сделать И.В.
– Ну, – произносит Дядюшка Энцо. Это такое «ну», каким заканчивают разговор. – Я собирался послать тебе розы, но потом решил, что тебя это не слишком заинтересует, правда?
– О, я была бы не против, – говорит она. И кажется самой себе жалкой и слабой.
– Раз уж мы с тобой братья по оружию, есть кое-что получше. – Дядюшка Энцо распускает галстук и, расстегнув воротник, вытягивает на удивление дешевую стальную цепочку с парой штампованных серебряных табличек. – Это мои старые личные знаки, – говорит он. – Я носил их многие годы, просто так. Из протеста. Меня порадовало бы, если бы теперь их носила ты.
С трудом унимая дрожь в коленях, И.В. через голову надевает цепочку. Личные знаки теперь болтаются поверх комбинезона.
– Лучше убери их внутрь, – говорит Дядюшка Энцо. Она опускает таблички в потайное место между грудей.
Таблички еще хранят тепло Дядюшки Энцо.
– Спасибо.
– Это просто так, пустяк, – говорит он. – Но если когда-нибудь попадешь в переплет – покажи эти личные знаки тому, кто на тебя наезжает, и тогда ситуация, думаю, быстро изменится.
– Спасибо, Дядюшка Энцо.
