– Не особо.
Хуракан уселся в широкое кресло и водрузил морщинистые руки на подлокотники. Его лицо помрачнело, плечи опустились. Он вздохнул, вспомнив о своем маке, и расстроенно посмотрел на маленькую нимфу. Не ему осуждать духов, уж в этом он был уверен. Но он бродил по землям Калахара уже сто сорок два года, а Аргон не дожил и до третьего десятка. Если в этом и крылся какой-то особый смысл, Хуракан его не видел.
– Я х-хотела спросить у в-вас, – неожиданно вспомнила Рия и схватила еще одну книгу, которая казалась весьма толстой и древней. Старик вскинул брови, увидев ее. – Тут кое-что написано, н-но я не понимаю, что это обозначает.
– Откуда у тебя этот фолиант, девочка? Таких в Станхенге не водится. Уж я тут все осмотрел, каждый закоулок. Совал свой нос в самые пыльные уголки замка, прямо как мой друг Фиопий. Ну и носище у него был – как у уродливой вороны!
– Если честно, я украла его из Ордэта.
– Не морочь мне голову, я еще не совсем из ума выжил.
– М-мне пришлось. Это «Книга стихий», и здесь описана история Калахара, в-вся его история, представляете?
Хуракан вихрем сорвался с места и коснулся пальцами кожаной темной обложки, погладил золотые буквы.
– Конечно же я представляю, моя дорогая. Но почему ты молчала? Почему ты…
– Я же украла ее, – понуро напомнила Рия, – мне не хотелось никому ее показывать.
– И что тебя заинтересовало?
Девочка раскрыла книгу и ткнула пальцем в одну из пожелтевших страниц. Лицо старика засветилось от любопытства, а Рия сказала:
– Здесь г-говорится о магии друидов. Но это другая магия, не магия стихий. Люди ею пользуются нев-вероятно редко, и еще они называют ее…
– Темной магией.
– Да. Мы ведь п-прокляли Лаохесана с ее помощью, и восстанет он лишь потому, что темная магия до сих п-пор разносится п-по Калахару. Но темной она становится только из-за самих людей, ведь они н-не используют ее в благих целях. И тогда я начала читать обо всех проклятьях, которые когда-либо налагались на ч-человеческий род. Их было столько, что у меня даже в голове в-все не уместились, но вот что интересно…
– Что же, моя дорогая?
– Проклятье всегда м-можно снять.
– Ну, так предполагается, – вздохнул старик, усевшись на каменные плиты, и провел пальцами по серебристой бороде. – У всего есть противоположность, Рия, таков баланс. Тьма и свет. Добро и зло. Мужчина и женщина. Куда ни глянь, повсюду яд и противоядие. Наверное, в этом заключен закон сего мира, моя дорогая.
– Друиды о нас позаботились, – пылко воскликнула девочка. – Они предоставили нам возможность исправлять свои ошибки, и если мы наслали п-проклятье на Лаохесана, м-мы сможем его и снять. В клятве г-говорится, что брат не должен пойти против б-брата.
– Ты имеешь в виду клятву, данную правителями трех земель?
Рия воодушевленно кивнула, и ее синие глаза загорелись.
– Люди пообещали, ч-что если брат пойдет на брата, то Лаохесан возродится. Но что если брат пожертвует собой ради брата? Тогда, возможно…
– …проклятье будет снято и Лаохесан вернется в глубины океана, – закончил старик и с интересом воззрился на нимфу. – И все это ты вычитала в книге?
– Я долго думала, – смущенно сказала она. – Это в-ведь может помочь?
– Наверное, моя дорогая. Но я бы не стал надеяться, потому что потом, в случае неудачи, разочарование поглотит тебя, словно бурная река. Я сомневаюсь, что на этом веку найдется хоть один человек, готовый пожертвовать собой, да еще и не уверенный в успехе. К тому же… у каждого проклятья глубокое дно. Люди проклинают других людей в приступе ярости и злости. От зависти или корысти. Ими всегда руководят страшные силы, которые трудно побороть. Мы подумаем над этим, обязательно подумаем. Но сейчас я бы очень хотел, чтобы ты больше никому об этом не рассказывала, договорились?
Рия недоуменно нахмурилась, но потом неохотно кивнула. Она проследила за тем, как старик поднялся на ноги, и все же спросила:
– Но п-почему мы должны м-молчать? У нас ведь совсем м-мало времени.
– Мало времени. Мало веры. И мало людей, моя дорогая. – Хуракан поджал губы. – Мы с тобой должны все разузнать, прежде чем обрекать кого-то на гибель. Возможно, в этом и кроется новая ловушка! Брат пошел на брата, но если брат велит брату рисковать своей жизнью ради всеобщего блага, будет ли он прав?
Рия совершенно запуталась, но не стала спорить. Хуракан выглядел невероятно озадаченным. Он внезапно поднял палец и сказал:
– Пойду-ка я, пожалуй, поразмыслю надо всем этим. И еще… – Он забрал старинный фолиант из рук девочки и улыбнулся. – Эта книга мне определенно пригодится.
Рия кинулась вслед за Хураканом и захлопнула дверь. Они оба были уверены, что их разговор останется страшной тайной, секретом, о котором никто не должен узнать раньше положенного срока, но не подозревали, что все это время рядом находился еще один человек, прислушивающийся к каждому звуку.
Эльба медленно дышала. Она мысленно повторяла слова сестры. Если Рия сказала правду, Лаохесана можно было остановить, избежав кровопролития, избежав очередной, еще более страшной войны. Если Рия не ошибалась, Лаохесан Опаленный мог и вовсе не достигнуть Калахара. Никогда. Эльба внезапно отчетливо осознала, что вся ее жизнь, все, что она сделала, возможно, вело именно к этому моменту. Разве сердце Станхенга не должно было умереть за свой народ? Разве не это ей было предначертано?
Эльба стиснула пальцами простыню и открыла глаза. Она почувствовала прилив сил, заставивший ее кровь воспламениться в жилах. Если больше в ее жизни и не было смысла, она собиралась его найти, и она сделает это, как только тело восстановится. Как только она сможет подняться на ноги, чтобы отправиться в Эридан, проститься с отцом и навсегда избавить Калахар от угрозы появления Огненного всадника – Лаохесана Опаленного.
Эпилог
Герард прибыл в Дамнум спустя пару недель. Вместе с четырьмя солдатами они набрали хвороста и соорудили помост на краю утеса, с которого открывался вид на океан. В глазах Герарда была видна неуверенность. Он никогда прежде не хоронил людей, особенно сильфов, и руки у него дрожали. Он сжимал в пальцах два круглых камня и глядел на тело рыжеволосого предводителя, не скрывая ужаса.
– Ну что ты возишься? – спросил его один из воинов. – Выполняй приказ.
– В Вудстоуне людей не сжигают.
– Зрелище паршивое, но не можем же мы его тут оставить.
– Он Альфреду жизнь спас, – неожиданно сказал круглолицый солдат. Шея у него была красная и покрытая ожогами. – Так что оставлять мы никого не станем, а похороним как положено. Не можешь поджечь, так я сам подожгу!
Он двинулся к Герарду, но тот отпрянул назад и протянул:
