– Прошу меня простить, – воскликнул мужчина, нерешительно взмахнув рукой, – так прискорбно отвлекать людей от чтения! Но у меня не было выбора. Совсем не было. – Он замер в шаге от Аргона и свел серебряные брови. Казалось, масон был чем-то крайне огорчен. – Ужасные вести. Вам стоит присесть, мой друг.
Едва ли Аргон считал этого безумца своим другом. Он выпрямился и ответил:
– Никакая весть не собьет меня с ног, это я вам обещаю.
– Очень сомневаюсь.
– Что случилось? – Ксеон подошел к другу. Он всегда воспринимал сообщения о бедах не так, как Аргон, словно чувствовал, что жизнь затягивает петлю вокруг его горла.
– Вчера утром. Плохие переговоры.
– Переговоры?
– Ваш отец… – мужчина бесцеремонно указал пальцем на Аргона. – Его больше нет.
Предводитель застыл. Он провел пятерней по заросшему подбородку и внезапно усмехнулся. С чего бы его отцу погибать? С ним все в порядке. Он ждет его на утесе.
– Вы ошибаетесь. – Аргон взглянул на главного масона. – Это невозможно.
– Он сразился с Осгодом Беренгарием и проиграл.
– Мой отец – лучший воин Калахара. Его невозможно победить.
– Увы, никто не выживает после схватки с правой рукой Алмана Барлотомея. Вы и сами об этом знаете, я уверен.
– Ваши слова – бессмыслица.
– Ваш отец собирался на переговоры с королем Вудстоуна.
– Ну да, собирался.
– Он отказался выполнять условия короля Вудстоуна, и тот…
– Это подлая ложь! – взорвался Аргон и шагнул вперед, но в тот же миг крепкая рука Ксеона легла на его плечо. – Мой отец жив.
– Мне очень жаль.
– Он жив! Он не… – Аргон отшатнулся. – Он не мог.
Земля ушла у него из-под ног. Аргон моргнул, пытаясь прогнать темноту, окружающую его, но ничего не вышло. Дышать стало трудно, он схватился пальцами за горло и сдавил его изо всех сил.
– Аргон! – Ксеон грубо схватил его за руки, но тот попятился от него, словно от пламени, и сгорбился, опершись ладонями о край дубового стола.
– Что же это… – прошептал Аргон, чувствуя настоящую бурю внутри. Какой же отец болван, раз решился на переговоры с Алманом! Ему нельзя доверять, ему нельзя было верить! Аргон предупреждал его, говорил, что король Вудстоуна мерзавец, для которого жизнь едва ли чего-то стоит. Осгод Беренгарий. Аргон со свистом выдохнул и зажмурился. Скоро он пожалеет о том, что родился на свет. А затем умрет и Алман. Они все умрут.
– Аргон, – неожиданно прозвучал голос отца в его голове. Юноша очутился посреди Долины Ветров. Они с отцом охотились, тогда еще стада не покинули Фиэнде-Фиэль. – Я чему тебя учил? – спросил отец, прячась рядом с ним в кустах. – Главное что?
– Правильно дышать, – вслух ответил Аргон.
– Верно. Вдох?
– Выдох…
– Давай еще раз. Вдох?
– Выдох! – прорычал Аргон и резко выпрямился. Ксеон, Рия и масон изумленно уставились на него. Но какая теперь разница? Что теперь вообще в его жизни было важным? Аргон шмыгнул носом и сдавил переносицу. – Нам пора.
– Что?
– Мы уходим. Прямо. Сейчас.
Ему нужно было вернуться в Дамнум, он должен был убедиться сам.
– Хорошо. – Ксеон послушно кивнул. – Полетели домой.
Рия посмотрела на молодого предводителя и еле сумела сдержать слезы. Как же больно терять близких, как же больно слышать о чьей-то смерти. Почему люди теряют так много, не бросив богам вызов? Она смахнула слезу и поняла, что прежней жизни больше не будет. Боги наказывали всех. Не только Эридан. Но и Дамнум. Скоро очередь дойдет и до Вудстоуна.
Главный масон прощался с гостями, желая им удачной дороги, а Рия спрятала Книгу Стихий под клетчатую накидку.
Вряд ли боги ее осудят. Теперь это неважно.
Главное – просто выжить.
Эльба
В Эридане существовала древняя традиция: если молодой человек намеревался взять в жены девушку, он должен был на рассвете принести на крыльцо ее жилища корзину свежей рыбы. Если родители избранницы не хотели, чтобы девушка выходила замуж, они оставляли приношение нетронутым. Если же они были согласны, то забирали дары, а вечером жених разделял с ними трапезу, чтобы просить благословения у Пифии и у главы семейства. Позже, во время свадебного обряда, молодожены обменивались своей кровью через глубокие порезы на ладонях. Знахарка велела им опуститься на землю и дать обет верности. Ветер разносил их слова по всему Эридану. Если клятву нарушали, провинившегося заставляли преклонить колени перед второй половиной, и пока она решала, миловать его или нет, эриданцы закидывали предателя грязью.
Эльбы древние традиции Эридана теперь не касались. Вместо того чтобы облачить ее в традиционный белоснежный шелковый хитон, собранный на талии в складки, ее одели в ярко-золотистое бархатное платье с кровавыми маковыми лепестками на подоле и корсет, безжалостно сдавивший талию, волосы собрали в высокую прическу, украсив ее цветами и драгоценностями, а на шее закрепили бронзовый торквес.
Молчаливая и растерянная, она шла по багровой дорожке к трону в окружении незнакомых лиц. Эльбе почему-то казалось, что она ступает не по красному ковру, а по окровавленной каменной плитке. С каждым шагом все ближе к своей погибели. В величественном зале ни одного теплого взгляда. Даже Атолл Полуночный стоял у подножия каменной лестницы с угрюмо нахмуренным лицом. Еще мгновение назад, в королевских покоях, он держал Эльбу за руку и просил у нее прощения. Он подарил ей серебряный браслет Морейн Полуночной.
– Ты никогда не была озером, Эльба, – сказал он тогда, пристально смотря на нее. – Ты всегда была бурной рекой. Такой же, как мать.
Браслет Морейн представлял собой чешуйчатого дракона, пытающегося проглотить свой хвост. Народ Эридана считал уробороса символом бесконечности. Символом жизни и смерти, созидания и разрушения, постоянного перерождения и гибели. Сейчас серебро неприятно жгло кожу. Эльба чувствовала, как рука дрожит от непривычной тяжести.
Вольфман Барлотомей стоял на самом верху обсидиановой лестницы. В его глазах читалась уверенность, несмотря на болезненный вид. Позади него, перед кровавым троном притаился Пастор Висконсий, облаченный в черную ризу. Никто и никогда не смотрел на Эльбу таким пренебрежительным взглядом, будто она не имела права находиться в обители Барлотомеев и связывать с ними свою судьбу. Сгорбленный, худой, с уродливым носом, таким же огромным, как клюв старой вороны, он, прищурившись, наблюдал за Эльбой, пока она поднималась по ступеням в такт оглушающей музыке органа.
Вольфман протянул Эльбе руку. Она нерешительно приняла ее и остановилась перед Пастором Висконсием, гордо подняв голову.
