– Прости-прости-прости!
Подобрала тушку, уверилась, что зверек мертв, и лишь затем смыла его в унитаз. Вытерла оставшееся на полу пятно. Отправилась обратно в столовый уголок, села и истерически зарыдала.
Как долго проплакала, она не знала, но тут в дверь постучали. 2:45 пополуночи. Она машинально выкрикнула: “Кон?” – и пошла открывать, да только, как уже случилось однажды то ли во сне у нее, то ли в другой жизни, за дверью обнаружился крошка консьерж.
Опять на кону
Эмер померещилось, что это Сидни в хэллоуинском костюме консьержа, а День всех святых был не один месяц назад. Она рассмеялась.
– Вы что тут делаете, Сидни?
Сидни удовольствия не выказал. А затем Эмер вспомнила их с Коном вечер и понадеялась от всей души, что Сидни ничего не известно.
– Не Сидни, – произнес Сидни.
– Не Сидни – что?
– В квартиру пригласишь?
– Заходите.
– Таковские правила, – сказал он.
Эмер последовала за ним в гостиную, нервно проверяя взглядом, не осталось ли каких следов Кона.
– Чего это вы нарядились?
– Уговор был другой.
– Вы о чем?
Он повернулся и сурово глянул на Эмер. Этот взгляд ее глубоко встревожил.
– Хватит называть меня Сидни, – сказал он. – Я Сид.
– Не понимаю.
– Прекрасно ты все понимаешь. Просто сейчас слишком нервничаешь и не сознаешь.
– Нет, я действительно не понимаю.
– Вспомни условия сделки – и вспомни, кто я такой.
– Сидни, это уже не смешно.
– Я Сид.
Он возвысил голос – для такого маленького человека угрожающей силы в нем было с избытком. Эмер привиделся некий супермячик из сверхтугой резины, способный опасно, невозможно высоко подпрыгивать. Как этот коротышка. Эмер ужаснулась.
“Условия сделки”, – повторила она про себя растерянно, вцепившись в эту фразу. Как бы ни было все смутно у нее в уме, как бы ни метались размытые силуэты воспоминаний и грёз, соперничая в выразительности за внимание Эмер, ясно было одно: Сидни как-то узнал, что она виделась с Коном.
А почему бы и нет? Это город миллионов. С чего они взяли вообще, что можно вот так рассиживаться за болтовней в людной подземке? Всего-то и нужна одна маленькая незадача: родственник, родитель, друг, приятель приятеля опознает ее или его – и через три минуты, спасибо смартфонам, любой пользователь твиттера и инстаграма в Афганистане, Австралии, Зажопинсберге, штат Айдахо, и даже на Стейтен-Айленде знает о падшей школьной учительнице и родителе младшеклассницы.
Вместе с тем она подумала и другое: может, следует держать лицо, пока я не узнаю наверняка, что ему известно. Держать лицо Эмер умела никудышно, однако решила, что терять ей нечего, а так можно выиграть время. Она небрежно тряхнула волосами.
– Чего это вы нарядились консьержем?
– Потому что я консьерж. В некотором роде.
– В некотором роде? – Повторять за ним, нащупывать почву – может, он не знает.
– Да, я не даю всякому-разному перебраться с одной стороны на другую и наоборот.
– Похоже на консьержа. – Эмер выдала паршивенький липовый смешок.
– Иисусе Христе! – взорвался он. – Он был здесь. Я его чую, смесь ваших химий. Твоего ганкану. Вам с ним нельзя вступать в связь, таков был уговор.
Застукали. Лучше каяться.
– Сидни… Я не знаю, что сказать. Увидела Кона в подземке, мы разговорились, и он пришел ко мне. Кон ее не любит – кем бы она ему ни приходилась, – у них это все без любви.
– Избавь меня от людских подробностей. Как ты думаешь, не древнепохуй ли мне твой анализ “отношений” в стиле “Космополитен”? – Слово “отношения” он произнес, как дезинсектор произносит слово “паразиты”.
– Не понимаю, чего вы орете.
– Ты мне херню втюхиваешь!
– Можете уволить меня – или я сама уйду. Лучше сама. Вообще-то лучше остаться, но если вам кажется, что для собственной безопасности меня надо уволить, – валяйте. Это не что-то из ряда вон выходящее. Бывает. Случается херня. Люди влюбляются в сложных обстоятельствах. Большинство песен – об этом.
Такую вот систему доводов она не готовила, однако с удовольствием наблюдала, как эти доводы возникают прямо у нее на устах. За вычетом “большинства песен об этом” – вот это, конечно, жалко. И Сидни за это слабое звено схватился.
– “Большинство песен – об этом”? Иисусе, как же пить хочется.
– Я вам принесу воды.
Он презрительно рассмеялся.
– Я про другую жажду.
– О. Виски? – Ей вспомнились образы из сна, и она услышала свои же слова: “Ирландский виски?”
Сидни в знак согласия приложил палец к носу.
Наливая Сидни, Эмер тоже крепко приложилась к бутылке. Сидни вдохнул налитое и протянул стакан повторно. Эмер наполнила его.
– Между первой и второй, – сказал он и закинулся вторым стаканом.
Теперь все начало вспоминаться Эмер – но неполно и путано. Она ощущала себя одновременно и собой, и не собой – в точности так же, как Сид, утверждавший, что он не Сидни.
– Ладно, – проговорил коротышка, – теперь можно дышать. И думать. Ну что, деваха, тебе карточку на днях не вручали?
– Карточку?
– Да, типа визитной.
– Нет. Не знаю. Кажется, нет.
– Можно я гляну тебе в сумочку?
– Разумеется. Мне нечего скрывать.
– Прошу тебя, не произноси такого – это скучно.
Эмер подтолкнула к нему по столу сумочку. Сидни порылся в ней. Угостился жвачкой. Изучил губную помаду, вроде бы не одобрил цвет, а затем, как и говорил, извлек визитную карточку. Ту самую, которую Эмер подобрала в Центральном парке у скульптуры Алисы, гуляя с отцом. Совершенно о ней забыла. Карточка с невозможным адресом.
– Вот она, – сказал Сидни.
– Как вы узнали?
– Давай наложим мораторий на вопросы типа “Как вы узнали?”. Скажем, ответ таков: потому что я Бан Ши, вот как. Ладно?
– Допустим.
– Хватит допускать, начинай знать наверняка, – сказал Сид. – Идем. Давай за мной.
Центральный парк Западвосток, 23
– Не так прытко, Великанша, – проговорил Сид, спеша по коридору ее дома, пытаясь не отставать от размашистых шагов Эмер. У выхода из подъезда Сид выкрикнул: – А вот и Папа Легба! – Завидев Сида, Папа просиял. Эмер впервые на своей памяти видела, как этот человек улыбается. – Единственный и неповторимый гаитянский король. – Сид поклонился.
