— Лали кричала во дворе так сильно. И сначала я нашла ее, а потом…
— Значит, все это правда.
— Я сожалею.
Оно все-таки вырвалось на свободу первым — это чудовищное, абсолютно непотребное, не соответствующее моменту слово. Равнодушно-оскорбительное и вполне способное вызвать к жизни злую силу боро мангу. Но Исмаэль не спешит выпускать ее на волю, и в ответ следует неожиданно спокойное:
— Я знаю.
— Мы не успели познакомиться близко, но… она потрясающая. Самый удивительный человек, которого я когда-либо встречала в жизни. — Меньше всего это похоже на соболезнование. Скорее это запоздалая констатация того, что все было именно так. И Даша была именно такой, удивительной и потрясающей.
— Я знаю, — снова повторяет Исмаэль как заведенный.
— То, что произошло, ужасно…
— Вы говорите об убийстве?
Реакция Исмаэля — спокойная и отстраненная — пугает Дарлинг почище его чуланного голоса. Как будто речь идет не о смерти самого близкого ему человека, а об абстрактной гибели абстрактного кхмера-таможенника или ящерицы, перекочевавшей в Магдину постель. Что именно сказали Исмаэлю Янек и Анн-Софи, бывшие в комнате до Дарлинг? Какие слова им удалось найти? Убийство — не просто случайно прерванная жизнь. За убийством всегда кто-то стоит, и этот кто-то — совсем не бог, не рок, не злосчастная судьба. Обычный человек, окутанный темнотой осуществленного преступного замысла. Как разглядеть его в этой темноте?
— Об убийстве?
— Ее убили, я знаю.
Это какое-то давнее знание, а не то, что принесли в детскую поляк и француженка. На это знание нужно гораздо больше времени, чем несколько часов, прошедшие с гибели Даша.
— Когда-нибудь это должно было произойти, — продолжает Исмаэль. — Мама говорила мне об этом.
— О том, что ее могут убить? — Дарлинг не верит собственным ушам.
— Да.
— И ничего не сделала, чтобы защититься?
Даша не производила впечатления человека, который опасается за собственную жизнь. И ее дом вовсе не похож на крепость: стены не укутаны колючей проволокой, у ворот не дежурят охранники, и ни одной видеокамеры Дарлинг не заметила. Но даже если она предчувствовала что-то, почему не поделилась предчувствиями с кем-то взрослым? Почему доверилась только пятнадцатилетнему сыну, который сам нуждается в поддержке и защите? Ведь Исмаэль — всего лишь мальчик, пусть и необычный.
— Ты должен будешь сообщить об этом следствию, Иса. Это важная информация…
— А еще она сказала, что, если что-то случится… — Исмаэль никак не реагирует на замечание Дарлинг. — Чтобы я был готов. Чтобы был сильным и позаботился о Лали.
— Если тебе нужна будет помощь… ты всегда можешь рассчитывать на меня.
Зачем Дарлинг говорит все это? Даже сострадательный порыв не оправдывает столь легкомысленных обещаний. Еще два дня назад она и ведать не ведала о Даша, ее странной жизни и странной семье; двое осиротевших детей для нее никто, к тому же у Лали есть отец, и он вполне может позаботиться о дочери, когда придет в себя. Есть и другие, способные позаботиться. А Дарлинг — всего лишь случайный эпизод в их жизни. Рано или поздно, когда закончится ужасная история, в которую она оказалась втянутой не по своей воле, ей придется улететь. В страну, слишком далекую и от Камбоджи, и от Африки для действенного участия в судьбе чужих ей людей. К тому же Дарлинг — наемный работник, не отягощенный заоблачной зарплатой. И почему она не ограничилась стандартными соболезнованиями, вот проклятье!..
— Я знаю, — снова заявляет Исмаэль.
Это знание — гораздо свежее предыдущего, и Дарлинг вдруг ощущает легкое посасывание под ложечкой.
— Знаешь?
— Об этом мама сказала мне вчера вечером.
— О том, что…
— О том, что я могу рассчитывать на вас. И что я могу на вас положиться. Вы все решите, так сказала мама.
— Я?
— Да.
Изумлению Дарлинг нет предела: если такой разговор и состоялся, то иначе как абсурдным его не назовешь. Пытаться всучить своих детей совершенно незнакомому человеку, прежде чем смыться в вечность, — самый настоящий цинизм. Но с мертвой не спросишь, а как разгребать все это, Дарлинг не имеет ни малейшего представления.
— Мы поговорим об этом позже, хорошо?
— Да. Вы найдете того, кто… это сделал?
— Я не следователь, Иса. Это дело следователей и полицейских.
— Вы найдете? — снова повторяет черный упрямец.
И зачем только она вошла в детскую?..
— Я попытаюсь помочь. — Дарлинг хочется поскорее выбраться из ловушки, выкрашенной в фисташковый цвет. — Обещаю тебе.
Обещание, еще более невыполнимое, чем все другие обещания, которые Дарлинг успела надавать за последние пять минут. Но сейчас она готова пообещать все что угодно, лишь бы уйти отсюда. Красиво и элегантно слинять, не особенно задев чувства любящего сына, только что потерявшего мать. Но в том-то и загвоздка, что чувства не совсем понятны Дарлинг. Если бы Исмаэль плакал, бился в истерике или впал в оцепенение — это еще можно было бы объяснить. Но как трактовать его взрослое спокойствие? А вдруг это совсем не спокойствие? Что-то другое?
Нет.
Исмаэль — мальчик, убеждает себя Дарлинг. Он мальчик и до сих пор не может осознать до конца, что именно произошло. Он не принимает ту реальность, которая наступила со смертью матери. И он не принимает ее смерть как свершившийся факт. Отторгает ее.
— Ты обязательно должен будешь рассказать все, что знаешь, другу Яна. Он полицейский, и он уже здесь. Я схожу за ним…
— Хотите привести его сюда? — задает Исмаэль вполне разумный вопрос.
— Не в детскую, нет, — тут же поправляется Дарлинг. — Но тебе нужно поговорить с ним.
— Не хочу, чтобы Лали оставалась одна, когда проснется.
— Я понимаю…
…Оказавшись по ту сторону двери, Дарлинг испытала настоящее облегчение. К тому же в холле второго этажа она оказалась не одна. Ян и Анн-Софи с Зазу расположились на диване. В одном из кресел, сжавшись в комок и подобрав под себя ноги, сидела Магда: чисто вымытые влажные волосы, белая легкая рубашка с длинными рукавами, белые бриджи. Рубашка была явно велика Магде, из чего Дарлинг сделала вывод, что она принадлежит Тео. Сам же Тео пристроился на подлокотнике рядом с женой. А Кристиан, наконец-то избавившийся от красной пижамы и переодевшийся в мешковатые джинсы и вполне соответствующую моменту черную футболку, застыл у компьютерного столика рядом со свернутыми спальниками. Взоры присутствующих (за исключением Магды, которая прятала лицо в ладонях) были направлены на того самого нелепого типа в мятом пиджаке и этнических штанах.
— Еще одно действующее лицо, — с кривой ухмылкой заявил тип при виде Дарлинг. — Теперь, я надеюсь, все в сборе?
