— Я знаю… Вы все думаете, что это я…
— Никто так не думает. Успокойтесь.
— Если я и позволила себе какие-то выпады накануне вечером… это ничего не значит… Не значит, поверьте! Я не имела в виду ничего дурного. Я не хотела этой смерти… Не хотела, нет!..
— Мы верим вам, успокойтесь. — Странно, что на истерику Магды реагирует только Анн-Софи, в то время как ее муж Тео, занятый собственным носовым платком, остается безучастным.
— Я не сумасшедшая!.. Многие здесь хотели бы объявить меня сумасшедшей и повесить эту проклятую смерть, но я не сумасшедшая! И я не убивала! Не убивала… О господи, почему мне никто не верит?
Скороговоркой произнося все это, Магда колотит худым кулаком по подлокотнику; лицо ее морщится, распадается на отдельные, плохо сочетающиеся друг с другом фрагменты, от его кукольной красоты не осталось и следа.
— Успокоит ее кто-нибудь или нет?..
Вопрос Йена адресован всем присутствующим, но первой снова откликается Анн-Софи:
— Попытаюсь, если вы не против.
Произнеся это, Анн-Софи поднимается с дивана, подходит к Магде и осторожно касается ее острого, ходящего ходуном плеча.
— Идемте, милая. Вам нужно взять себя в руки, никто вас не обвиняет. Идемте. Умоем личико, встряхнемся, приведем себя в порядок и не будем так нервничать.
Легкое детсадовское присюсюкивание, ощутимо отдающее овсянкой и котлетами на пару, не произвело бы впечатления даже на трехлетнюю Лали. Но Магда неожиданно легко подчиняется — как будто только и ждала, что придет такой вот всепрощающий взрослый, способный избавить ее от проблем и дурных мыслей. Она хватает за пальцы Анн-Софи, вскакивает, и спустя минуту обе женщины скрываются в ванной комнате в самом конце холла.
— Что это было? — вопрошает Йен, как только дверь за ними захлопывается. — Я что-то пропустил?
— Ничего. Просто кое-кто не сумел вчера сдержать эмоций и теперь справедливо опасается, что все сказанное обернется против него.
Неужели Ян всерьез полагает, что убийцей может быть Магда?.. Он всего лишь сказал то, что должен был сказать. О чем не имел права не упомянуть, в этом деле не существует мелочей. Но Дарлинг почему-то неприятны сейчас и сам поляк, и его торопливое наушничанье. Никто из друзей Оушена не поступил бы так со слабой, не способной защитить себя женщиной. Самое время сбить пыльную конфедератку с бритой головы: Ян ведет себя не как благородный польский офицер (из тех офицеров, что бросались на танки с затупившимися саблями), а как подонок, по-бабьи трусливо — руками и ногами — отбивающийся от возможных обвинений.
— …Чтобы ты не посчитал это утверждение голословным, скажу лишь, что угрозы слышал не я один.
— Кто еще?
— Наша юная русская.
— Это правда? — Теперь Йен обращается к Дарлинг напрямую.
Проклятье! Не то чтобы Дарлинг особенно симпатизировала Магде, и все же… Приходится признать, что Магда — самый искренний человек из всех, волею судеб собравшихся под крышей этого дома. Ее ненависть к живой Даша была прямодушной и бесхитростной, ее ужас перед мертвой Даша — неподдельным. Представить убийцей худосочную (в чем только душа держится!) Магду не легче, чем представить убийцей Исмаэля. Или — малютку Лали. Магда, выросшая из куста, покрытая глиной и мокрой землей, до сих пор стоит перед глазами Дарлинг: испачканная футболка с беспечно-самонадеянной надписью GOD SAVE THE QUEEN, спортивные штаны в облипку; ни единого потайного кармана в одежде, куда можно было бы спрятать орудие преступления. Ни единого потайного кармана, куда можно было бы сунуть ненависть и страх.
Магда — вся на виду.
Вот, кстати… Орудие преступления! Покемон ни словом не обмолвился об орудии преступления. Нашел ли он его. И — если нашел — что это было?
— Это правда? — еще раз повторяет свой вопрос Йен.
— По поводу Магды?
— Да, черт возьми! Я неясно выражаюсь?
— Это было всего лишь замечание вскользь. — Дарлинг всеми силами пытается удержаться в рядах благородных друзей Оушена. — Не думаю, что к нему стоит относиться серьезно.
— Что серьезно, а что нет, решать здесь буду я.
— Ну конечно, конечно.
— Так к чему сводилась суть замечания вскользь?
— Я не помню дословно.
— А вы напрягите память.
— Мне бы не хотелось распространяться об этом сейчас…
— Сейчас вам лучше сказать все, что вы знаете.
— А орудие преступления вы нашли?
Дарлинг редко прибегает к тактике ответа вопросом на вопрос, но сейчас она срабатывает. По страдальчески сморщившемуся лицу Йена становится понятно: орудие преступления, чем бы оно ни являлось, не найдено.
— Ее застрелили? — говорит Дарлинг первое, что приходит в голову.
Она вовсе не горит желанием узнать, как именно была убита Даша, достаточно того, что ее больше нет в живых, все остальное — не важно.
— Нет. Судя по характеру раны, огнестрельное оружие не применялось. Скорее всего, речь идет о каком-то предмете, достаточно тяжелом. И удар был сильным.
— Вы полагаете, женщина способна нанести такой удар?
— Женщина способна на все.
«Способна на все самое плохое, низменное, отвратительное» — таков подтекст. А тон, которым были произнесены эти слова, выдает в Йене человека, когда-то сильно пострадавшего от женского вероломства. Он заставляет Дарлинг присмотреться к ванкуверскому экс-полицейскому повнимательнее. Из трех пуговиц, некогда украшавших пиджак, одна вырвана с мясом, а еще одна держится на честном слове. Любая женщина — будь то жена, любовница или подруга — не позволила бы своему мужчине щеголять в столь затрапезном виде, и лишь проституткам все равно, как выглядит тот, кто платит им деньги за удовольствие. Сто против одного, что чертов покемон шляется по пномпеньским борделям и за лишнюю пару-тройку мятых баксов имеет возможность высказать местным жрицам любви, как он ненавидит женщин. Всех женщин, оптом и в розницу, — и хорошо, что крошечные кхмерские или вьетнамские уши малочувствительны к чужому языку. Они залеплены воском непонимания и гораздо менее податливы, чем тела…
С чего это Дарлинг решила, что Йен — завсегдатай борделей?
Фильмы категории «В», чьим главным героем горе-покемон является по определению. И нужно только радоваться, что этот герой явился в облике отставного полицейского, а не инопланетянина-зомби, по стечению обстоятельств оказавшегося еще и геем, практикующим секс с трупами. Но разве все то, что происходит сейчас в этом доме, — не фильм категории «В», не дурной сон?
Дарлинг жаждет проснуться.
Счастливо перенестись в какую-нибудь другую реальность.
Где нет бесконечного монотонного дождя, где нет кладбища невнятных и пугающих африканских скульптур, где нет всех этих людей, где нет животных — живых, мертвых и нарисованных на стене. Где пятнадцатилетние мальчики — всего лишь бестолочи, невинно мастурбирующие на картинки в мужских журналах, а никакие не колдуны боро мангу. Где трехлетние девочки — всего лишь куколки в рюшах, а не умницы, которые сражают наповал недетской рассудительностью и обширным словарным запасом. Где человеческие отношения ясны и понятны; где ненависть, какой бы сильной она ни была, никогда не трансформируется в тяжелый предмет и не приведет к смерти другого человека, женщины.
