— Заткнитесь, дорогая. — Голос пострадавшей от нападения Анн-Софи исполнен достоинства. — И позвольте мне все объяснить самой…
— Но она же напала на вас! — Магда не может или не хочет уняться. — На пустом месте… Она даже не шипела!.. Таких агрессивных тварей нужно усыплять! Усыплять…
— Трудно требовать адекватного поведения от кошки, если даже люди ведут себя неадекватно. — Анн-Софи — сама кротость. — Возможно, ей передалось напряжение, которое здесь царит… И не следует забывать — это одна из хозяйских кошек…
— А вторая? — неожиданно спрашивает Йен.
— Не поняла?
— По моим сведениям, в доме обитают две кошки. Со второй все в порядке? Она не вышла из себя?
— Там была только одна, — неуверенно замечает Магда. — И я бы убила ее на месте, если бы Анн позволила мне…
— Осторожнее, дорогая. — Анн-Софи прикладывает палец к губам. — На вашем месте я бы держалась подальше от этого слова.
Раны наконец-то обработаны, пальцы отважного медбрата Зазу выпачканы йодом, щека Анн-Софи стала ржаво-коричневой — зрелище не из приятных, и все же… Дарлинг не может отвести от нее взгляд.
Царапины.
С ними что-то не так, и лишь спустя несколько секунд Дарлинг понимает, что именно: оставленные когтями параллельные борозды теперь вовсе не параллельны. Вернее, параллельными остались только два сукровичных длинных следа по краям. У двух других — тех, что в середине, — концы сходятся у губ под острым углом. Параллельные никогда не встречаются, или встречаются не здесь — где-нибудь в другом, мало приспособленном для этого месте: у машины, где лежит мертвая Даша, или у другой машины, где лежит мертвая Джин, или в Африке, где маленькая принцесса Афрекете беспечно гуляет по бруссе. Но что-то нарушилось — и они сошлись. Здесь и сейчас, на щеке Анн-Софи, образовав… Образовав букву, да!..
Завалившаяся набок греческая сигма, или русская «М», или — заглавная английская.
Подсчитать количество имен на «М» — трудно, подсчитать количество слов — невозможно; первое, что приходит на ум, одолжено из саунда к A Bout De Soufflé:
La mort. Mort. Смерть, как она звучит по-французски, а Анн-Софи и есть француженка. Есть еще один вариант — murder: убийство, как оно звучит по-английски, и все здесь говорят по-английски, даже поляк, даже грек, даже русская Дарлинг. Магда тоже демонстрировала беглый и вполне сносный английский, и она единственная из всех, чье имя начинается на проклятую, заскорузлую от крови «М».
Магда, единственная из всех, не скрывала своей ненависти к Даша и своей неприязни к малышке Лали, а Лали частенько проводит время в окружении кошек — это Дарлинг видела сама. Но если уж ориенталам так нужно было указать на Магду — почему они выбрали не ее, а Анн-Софи?
Кошачья логика — вне зоны доступа, и видоизменившиеся царапины могут означать все что угодно. Даже флаг неведомой Дарлинг страны, где совсем недавно — по данным самой последней переписи — натурализовались Даша и Амаку. Неизвестно, играют ли там в футбол на безжизненных, покрытых коркой мертвого льда полях. Наверное играют и даже проводят чемпионаты, вот и Анн-Софи получила приглашение на vip-трибуну. И раскрасила щеку в цвета национальной сборной. Так, наверное, к ней и стоит относиться — как к человеку, который болеет за мертвых…
* * *
…По странному, хотя и вполне понятному стечению обстоятельств «комнатой для допросов» оказался кабинет Даша: именно сюда направились Йен с Дарлинг. Только оказавшись там, Дарлинг подумала, что до сих пор на ней африканское платье для вечеринки. Все остальные уже успели сто раз переодеться — даже Магда, слабо соображающая, что происходит. И лишь на Дарлинг болтается кусок ярко окрашенной ткани, в нем она чувствует себя особенно беззащитной. И она не успела умыться!.. Стоит подумать об этом, как во рту сразу возникает привкус вчерашнего коньяка.
Йен между тем расположился в кресле за письменным столом, вынул из кармана уже знакомый потрепанный блокнот и положил его перед собой. А потом кивнул Дарлинг, предлагая сесть.
— Начнем с формальностей, — заявил он. — Все, что будет сказано мною или вами… должно остаться в стенах этого кабинета. Во всяком случае — до окончания расследования.
— Что вы имеете в виду?
— Я имею в виду, что не стоит распространяться о характере и деталях нашего разговора. Кто бы ни спросил вас, в чем они заключались. Ясно?
— Теперь да.
— Ваши имя и фамилия, цель пребывания здесь, а также что связывало вас с покойной и каким образом вы оказались на вчерашнем торжестве.
Сообщив о себе краткие биографические данные, Дарлинг на несколько секунд задумалась. Проще всего сказать, что она здесь человек случайный и в ее жизненные планы дурацкая интернациональная вечеринка не входила, и это будет абсолютная, дистиллированная, без всяких примесей правда. Но здесь, в кабинете, где они с Даша провели час или, может, больше (наверняка больше!), где они сидели на полу, смотрели на дождь, пили коньяк и болтали как самые близкие подруги… здесь Дарлинг совсем не хочется объявлять Даша случайной знакомой. Это было бы несправедливо. Нечестно.
Это было бы предательством.
— В чем проблема? — довольно дружелюбно спросил Йен. — Высчитываете в уме, сколько лет вы знакомы?
— Что тут высчитывать? Мы познакомились позавчера…
Неужели только позавчера? Дарлинг кажется, что прошла целая вечность.
— Вот как?
— Все просто, я объясню… Мой босс и Даша — очень старые знакомые. Мы прилетели сюда на переговоры и в аэропорту случайно столкнулись с ней и ее мужем Шоном. Они… встречали Кристиана.
— Молодого англичанина?
— Да. Приглашение получил мой босс, я только сопровождала его сюда.
— Ну и где он теперь, ваш босс?
— Он уехал еще вчера.
— А вы остались?
— Да.
— Почему?
Вопрос самый простой из всех возможных. Самый невинный. И тем не менее он застает Дарлинг врасплох. Любой, а тем более правдивый ответ на него будет выглядеть странным: она осталась потому, что так решила Даша? Или потому, что ей самой не хотелось уезжать и Дарлинг зубами цеплялась за любые предлоги, чтобы задержаться здесь на подольше? Все это предполагает наличие особых отношений или особой доверительности, которые не могут возникнуть за час или даже за день. И тем не менее они возникли, но покемону этого не объяснишь.
— Наверное, было выпито слишком много, и… я оказалась нетранспортабельной. Какое это имеет значение?
— Когда речь идет об убийстве, имеет значение все.
— Я понимаю. Да. Я напилась и заснула в этом доме, о чем теперь очень жалею. Такое объяснение устроит?
— И часто вы напиваетесь в чужих домах? — Во взгляде Йена проскользнуло понимание и даже сочувствие.
