— Куда же она запропастилась?
— Кто?
— Цедра…
Наконец цедра найдена (в коробке из-под табака Rosebud), десять минут священнодействия над джезвой — и Анн-Софи ставит чашку перед Дарлинг. И сама устраивается напротив.
— Тяжелое утро. Тяжелый день, — говорит Анн-Софи. — Я беспокоюсь о Шоне.
— Давно пора было разбудить его, — вторит ей Дарлинг.
— Мы навестим его после кофе. Важно не дать ему впасть в отчаяние, иначе он совершит какую-нибудь глупость. Вы ведь приглядите за ним, дорогая?
— Я? Почему я?
— Вы — единственный человек, кто еще сохраняет спокойствие и ясную голову.
— Вы тоже кажетесь мне именно таким человеком.
— Будем считать обмен любезностями законченным. Хотите знать, что я действительно думаю о вас?
— Хочу.
В обращенном к окну лице Анн-Софи отражается дождь, оно идет полосами — темными и светлыми, и Дарлинг никак не может решить, хороша или плоха Анн-Софи. И чего же в ней больше — темного или светлого. Наверное, все-таки светлого: иначе от мысли, что из всех находящихся в доме на роль убийцы больше всего подходит старинная подруга Даша, не отделаешься.
— Вы появились слишком вовремя, чтобы назвать ваше появление случайностью. Вы должны были появиться — и вот вы здесь.
— Я не понимаю…
— Я тоже мало что понимаю. И вы не нравитесь мне. Вы вызываете во мне чувство беспокойства. Даже убийца Даша беспокоит меня гораздо меньше.
— Вот как? — Кофе, приготовленный Анн-Софи, горчит и обжигает, никогда еще Дарлинг не пила столь отвратительного пойла. — Вы знаете, кто убийца?
— Скажем, у меня есть предположения. Или, как говорит наш канадский идиот, — версии.
— Надеюсь, это не я?
— Не вы. К сожалению. Как кофе?
— Спасибо, отличный.
— Кофе — полное дерьмо. Единственная вещь, с которой я не могу справиться, сколько бы ни старалась.
Дарлинг чувствует, что краснеет: Анн-Софи заставила ее мелко солгать и тут же разоблачила, а быть уличенным во лжи — одна из самых неудобных вещей на свете. Уж лучше бы француженка обвинила ее в убийстве — тогда бы Дарлинг не выглядела так нелепо и смешно.
— Даша, кстати, в таких случаях всегда говорила правду.
— Я — не она.
— Теперь я это поняла. Вы — всего лишь воспитанная маленькая девочка. Чрезмерно деликатная и при этом — излишне любопытная, излишне болтливая. Но, в общем, ничего особенного.
— Спасибо за лестную характеристику.
Главное сейчас — не расплакаться на глазах у Анн-Софи, не дать ей насладиться собственным триумфом. Таким же ничтожным, как и кофейная ложь Дарлинг.
— Не обижайтесь, дорогая моя..
— И в мыслях не было. Если честно, сейчас я думаю совсем о другом.
— О чем же?
— О той вещи, которая стояла на полке за стеклом.
Еще одно мелкое вранье. Первое, что сделала Дарлинг, выйдя из кабинета, — постаралась выбросить из головы застеколье, забыть о бенинском леопарде и его предшественнике. Пусть о них переживает Йен Шанти. Или тот, кто натравил хищника на висок убитой женщины. А Дарлинг пока постоит в сторонке.
— Вещи? — Теперь Анн-Софи выглядит не такой расслабленной, какой была еще несколько секунд назад.
— Ну да. Орудие убийства. Йен ведь показал его вам?
— А… разве он не рекомендовал вам держать язык за зубами относительно бесед в кабинете?
— Что-то такое было, но… Вы же сами только что сказали: излишняя болтливость — моя родовая черта. Не вижу повода изменять себе. Так вам продемонстрировали леопарда?
— Допустим. — От секундного замешательства Анн-Софи не осталось и следа.
— Все это очень странно. Бронзовый леопард — не самая удобная штука для убийства, разве нет?
— А есть удобные?
— Ну… пистолет или нож я бы еще поняла… Или быстродействующий яд. Но ударить по виску статуэткой…
— Я знавала и менее приспособленные к убийству вещи, вполне себе невинные, если посмотреть на них со стороны. Пуговицы, газовые шарфики, пресс-папье…
— Пуговицы?
— Пуговица, застрявшая в дыхательных путях, убила одного моего давнего знакомого. А леопард из коллекции артефактов… Что ж, по-моему, довольно изысканно. Как раз в стиле Даша.
— Так убийца — эстет?
— Эстет, точно рассчитавший силу удара. Или вложивший в него всю страсть, на которую был способен.
— А по-моему, он просто воспользовался тем, что первым подвернулось ему под руку.
Сегодня на запястьях Анн-Софи нет браслетов, и без этого отвлекающего фактора можно рассмотреть ее руки внимательнее. Их никак не назовешь миниатюрными: жесткие крупные кисти и жесткие пальцы с коротко постриженными ногтями. Под эти восхитительные ногти не забиться ни одному тарантулу, ни одной ядовитой змее и… чем там еще кишит мир пустынь? Скорпионы, многоножки, ящерицы — им тоже не найти прибежища под ногтями, дальновидная натуралистка Анн-Софи обезопасила себя со всех сторон. Руки Магды пребывают в постоянном нервическом треморе, руки Тео чрезмерно пухлы, чрезмерно влажны и кажутся анемичными. Руки Кристиана не могут справиться даже с безобидным саксофоном… У леопарда-убийцы не слишком богатый выбор, но на его месте… На его месте Дарлинг точно бы прыгнула в объятия Анн- Софи.
Темных полос на лице женщины-легенды становится все больше, а самые темные — не те, что сотканы из дождя, а те, что оставлены кошачьими когтями. Теперь Дарлинг кажется, что царапины стали глубже и упавшая набок буква «М» выглядит как вполне осмысленное послание.
Кому? От кого?
— Не исключено, что дело обстоит именно так, как вы говорите, детка. Но тогда выходит, что затея с убийством была спонтанной.
— Или убийство было хорошо спланировано, чтобы хватило времени замаскировать его под спонтанность.
— А вы делились этими своими выводами с нашим полицейским?
— Моим мнением никто особенно не интересовался. А как насчет вашей версии?
— Об убийце?
— Да.
— Ослепленная ревностью женщина, ослепленные любовью мужчины… Кого бы выбрали вы, дорогая моя?
— Только одна женщина была ослеплена ревностью?
— Вас и себя я в расчет не беру.
— В таком случае остается Магда.
— Этот вариант кажется вам сомнительным?
— Скорее слишком очевидным, чтобы принять его безоговорочно.
— Надеюсь, что ищейка думает точно так же. Иначе Магде несдобровать. Но надо сказать, что Магда устроила бы всех…
