— Доброе утро! — рявкнуло новоиспеченное божество. — Все секретничаете, девушки?
Анн-Софи вздрогнула и сникла, от недавней повелительницы пустынь и женщины-легенды не осталось и следа. Вернее, осталась жалкая кучка песка, заваленная сухой змеиной кожей и дохлыми скорпионами, а при желании здесь можно было бы отыскать и трупики ящериц, с которыми бесстрашно управлялась малышка Лали.
— Никаких секретов больше нет, — заявила Дарлинг и ткнула жестянкой в направлении Анн-Софи. — Это она — убийца.
Удивительно, но сенсационное разоблачительное заявление не произвело никакого эффекта. Йен, недолго побывший божеством и снова превратившийся в вонючку-покемона, шмыгнул носом, затем почесал его растопыренной пятерней и спросил у Дарлинг:
— К чему это вы там прилипли, леди?
— Маву! Анн спрятала его сюда после убийства, а я нашла. Думаю, и убийство затевалось для того, чтобы завладеть им…
— Думаю, вам лучше отдать его мне. — Йен перебил тираду Дарлинг самым бесцеремонным образом. — Во избежание эксцессов. Через пять минут жду вас в холле. Обеих. Но можете прихватить и всех остальных. Если случайно встретите.
…На этот раз все собрались не в холле второго этажа, а в нижней гостиной: так почему-то решил Йен. Очевидно, его подвела страсть к дешевым спецэффектам, охотно используемым режиссерами фильмов категории «В»: а Йен, без сомнения, и являлся именно таким режиссером. Актерский ансамбль почти не изменился, разве что к нему прибавился еще и Иса: он пришел в сопровождении ориенталов, молчаливый и подавленный, и занял место в углу, где стояло несколько напольных скульптур из черного пористого камня. Еще несколько минут заняло ожидание Магды. И когда она наконец явилась — в очередной щегольской рубашке из гардероба мужа и с неизменной бутылкой виски в руках, Йен прокашлялся, выдержал паузу и хорошо поставленным голосом произнес:
— Миляги!..
Реплика недотягивала даже до трешовой киношки — уж не сам ли покемон писал сценарий? Наверняка. И первой, кто отреагировал на этот сценарный ляп, была Анн-Софи. Успевшая взять себя в руки настолько, что Дарлинг, несмотря на всю ненависть к убийце Даша, с чистым сердцем вернула ей звание женщины-легенды.
— О ком это вы, дорогуша?
— Обо всех вас, о ком же еще? — немедленно парировал Йен. — Прекрасные люди, все как на подбор. Верные друзья, преданные любовники, нежные мужья и жены, образцы глубокой человеческой порядочности, что еще я забыл?
— Очевидно, вам стоит сказать несколько слов о нашей профессиональной состоятельности, — едко улыбнувшись, заметила Анн-Софи.
— Да-да-да! Всенепременно. Что там у нас имеется в обойме? Известный писатель — раз. Не менее известный журналист — два. Психоаналитик со стажем — три. А о такой величине, как исследователи пустынь, я вообще молчу. Джазовый саксофонист — это отдельная история.
— Я не саксофонист, — подал голос Кристиан, и Дарлинг поразилась его обреченности и надломленности.
— Это не так уж важно, саксофонист вы или нет. Главное — вы верный друг покойного Шона Барбера. Это ведь он пригласил вас сюда, прежде чем умереть, не так ли?
— Да.
«Да» прозвучало из-за каменной скульптуры змеи, куда Кристиан неожиданно для всех переместился. И теперь цеплялся рукой за ее худое, вставшее на дыбы тело. Обнимал его с такой силой, с какой обнимал бы родного человека после многолетней разлуки. Как будто бы именно змея, а вовсе не какой-то там Шон, всегда была его верным другом. Как будто это она пригласила Кристиана в дом и взяла на себя всю ответственность за его здесь пребывание. И теперь пришла пора защитить лжесаксофониста, хотя вроде бы никакого нападения не было. И Йен, лишь на секунду высветив Кристиана пыльным софитом, тотчас же забыл о нем.
— Все остальные гости были приглашены женой покойного. Тоже ныне покойной. Все, включая нашу прыткую русскую. Справедливости ради, она оказалась единственной, чьи отношения с убитой не были замутнены никакими сомнительными чувствами.
— Какими, например? — не выдержала Анн-Софи.
— Ну как же! Например, ревностью, которую очень трудно контролировать. Завистью к более удачливой сопернице и жаждой мщения ей. А есть еще такое чувство, как оскорбленная любовь. Это как кол в горле. Как раскаленный гвоздь в заднице. Врагу не пожелаешь.
— Должно быть, вы знаете, о чем говорите. — Француженка вложила в эту фразу всю иронию, на которую была способна.
— Речь не обо мне, а о вас…
— Обо мне? Почему обо мне? — Удивление Анн-Софи было абсолютно искренним.
— К мужчинам все мои слова относятся тоже. Даже больше, чем к женщинам. Джазового музыканта пока отодвинем и заменим его безвременно ушедшим Шоном Барбером. И Шон, и вы, Тео, и ты, Ян… — впервые Йен обозначил свое особое отношение к другу-поляку, — в разное время были любовниками хозяйки. Надеюсь, это мое откровение никого не задело?
— Ничего нового ты не сказал, — мрачно подтвердил друг Оушена, пятнадцатый или шестнадцатый по счету.
Тео промокнул носовым платком лицо, а Магда истерически захохотала.
— И всех своих любовников покойная в разное время бросала. Заметьте, никто не уходил сам. Все оставались у разбитого корыта, жрать баланду под названием оскорбленная любовь. Надеюсь, это тоже не новость?
— Не новость, — снова согласился Ян. — Но этой неновости недостаточно, чтобы начать убивать. И оскорбленная любовь не всегда заканчивается преступлением.
— Далеко не всегда, — подтвердил иезуитский покемон-вонючка. — У большинства хватает мозгов вовремя остановиться. Жизненный опыт, умение справляться с поражением и все такое… Помните, вы говорили о пустынном ветре, Анн-Софи? Как он назывался?
— Харматтан, — помолчав секунду, сказала француженка.
— Да, харматтан. Надо бы выучить это слово наизусть, вдруг пригодится?.. И еще вы заявили, что покойная Даша стала для своего молодого мужа таким вот харматтаном. И что эта женщина не могла принадлежать ему по определению. А он имел неосторожность полюбить ее… Или речь шла о страсти?
— О роковой страсти, справиться с которой может только смерть. Если уж цитировать себя дословно.
— Но покойной было плевать на чувства мужа. Она собиралась его бросить, не так ли? Что-то сломалось в их супружеской жизни, и Шон находился на грани отчаяния. Он готов был на крайние меры, а его угрозы разрешить ситуацию кардинально слышали сразу несколько человек. А некоторые даже стали непосредственными участниками этих весьма нелицеприятных разговоров. Что скажете, джазмен?
— Я не джазмен, — устало огрызнулся Кристиан, все еще не оставляющий попыток полностью слиться с телом змеи.
— Дела это не меняет. Все было именно так?
— Да.
— А теперь представьте себе ситуацию, когда в этот милый и почти безмятежный дом вваливается некоторое количество мужчин, с которыми у до той поры добродетельной жены когда-то были весьма близкие отношения. И эти мужчины, вспомнив прошлое и еще на что-то надеясь в настоящем и будущем, начинают флиртовать с покойной, оказывать знаки внимания и вообще… вести себя самым паскудным и недвусмысленным образом.
