— Так и есть. Но не стоит забывать, что ты не единственный мужчина. Есть еще Шон…
Упоминание о Шоне было явно неприятно Исмаэлю, и он даже не посчитал нужным скрыть эту неприязнь: дернул головой, как будто отмахиваясь от назойливой мухи, и снова ухватил себя за ухо.
— Шон? Мы бы вполне могли обойтись без него.
Наверное, именно так и выглядят «сложные отношения», о которых говорил Янек. Пошел ты к черту — вот и вся сложность. Что еще говорил завсегдатай горячих точек? «Их внутренняя жизнь скрыта от глаз» — как же, как же! Вываливать совершенно постороннему человеку семейные проблемы — скрытностью здесь и не пахнет.
— Ты, наверное, мог бы обойтись. Но твоя мать выбрала его. И Лали его дочь. Ты должен понимать это.
— Вы что — друг Шона?
— Нет. Я знаю о Шоне не больше, чем о тебе. Просто нужно стараться понять и других людей, каким бы непосильным делом это ни казалось.
Исмаэль молчал, но вовсе не потому, что обдумывал слова Дарлинг. Тема с Шоном, к несчастью, оказавшимся еще и отцом маленькой Лали, тяготила его. Но как из нее выбраться, он не знал, что было простительно для мальчика. Дарлинг — совсем другое дело. Дарлинг — взрослый человек. Хотя и повела себя как дура, попытавшись навязать мальчишке, которого знает пятнадцать минут, свои представления о том, что хорошо, а что плохо. Надо как-то выбираться из этой общечеловеческой пафосной тухлятины.
— У вас замечательная коллекция.
— Да, мы перевезли ее сюда, хоть все наши знакомые ганийцы нас отговаривали.
— Почему?
— Они суеверны и даже к своим богам подходят на цыпочках. Они считали, что хотя бы несколько вещей из коллекции не стоит беспокоить. И что желательно им оставаться на своих местах, так будет лучше для них и для всех.
— Но вы с мамой не суеверны?
— Нет.
— И поэтому вся скульптура перекочевала за вами.
— Конечно. Мы ничего не забыли, ни одной вещи из Аккры. Мама никогда ничего не забывает.
— А кошки тоже путешествовали с вами?
— Да.
— Я до сих пор не знаю, как их зовут.
— Никак. Это же кошки. Кошки — не Амаку, и они вольны выбирать себе любые имена. Или не выбирать их вовсе. А если уж они выбрали имя, то обязательно дадут знать об этом.
— Пока не давали?
— Нет.
— А как зовет их Лали?
— Каждый раз по-разному. Она надеется, что кошки рано или поздно откликнутся на какое-нибудь из имен.
— И что случится после этого?
— Мама говорит, что случится нечто совершенно удивительное, если ты, конечно, угадаешь имя. Во-первых, кошка подарит тебе одну из своих жизней, ведь их у кошек намного больше, чем у людей. И еще одна жизнь обязательно пригодится, ведь случиться может всякое… Потом, кошка, если захочет, может открыть важные знания. О том, как проникать в суть вещей. И в человеческую суть тоже. Если ты обладаешь этим знанием — любой человек окажется у тебя в кулаке. Повиснет на булавке, как бабочка. И уж ты сам решаешь — вытащить булавку или нет.
— И ты в это веришь?
Дарлинг неожиданно почувствовала холодок, пробежавший по спине. Насаживать людей на булавки, как бабочек, рассовывать по карманам спичечные коробки с самыми разнообразными энтомологическими экземплярами — разве не этим занимается Даша? Именно этим. Костас, Тео или Янек — взятые по отдельности, они производят впечатление самодостаточных и сильных мужчин, многого добившихся в жизни. Но, находясь в одном пространстве с Даша, они разом теряют свою силу. Ведут себя как марионетки в руках опытного кукольника. Дарлинг трудно представить, чтобы мужчина добровольно отказался от собственных планов и поставил под угрозу дело всей жизни только из-за прихоти женщины. Пусть и много значившей для него когда-то. Но именно это сейчас и происходит. Кто такая Даша? Она не знаменитость, не героиня таблоидов, не юная красавица-модель; в ней нет открытой, вызывающей сексуальности, которую Коко обозвала когда-то «портяночной»: из-за вони, которую она издает, поражая окрестности в диаметре пятисот метров. Кто такая Даша? Не иначе как женщина, угадавшая имя кошки. Сразу двух кошек. Что было потом — знают только кошки и она. Но в знании человеческой сути и умении манипулировать ею Даша не откажешь.
— И ты в это веришь, Иса?
— В эту сказку? — Исмаэль рассмеялся, довольный произведенным эффектом. — Нет, конечно. Но Лали очень любит ее слушать, поэтому мама и рассказывает ее на ночь. Сказка про кошек — чемпион среди всех остальных сказок. В детстве я ее тоже любил. И кошек тоже. Они всегда жили с нами.
— Те самые, которые живут и сейчас?
— Те самые.
— Они, наверное, очень старые? — Кошки вовсе не выглядели старыми, насколько их смогла запомнить и рассмотреть Дарлинг.
— Они были всегда. Я даже думаю, что они старше Амаку…
Пес, все это время спокойно лежавший у ног Исмаэля, поднял голову и навострил уши.
— Но Амаку сдает, а кошкам ничего не делается. Вот и выходит, что мамина сказка — не такая уж сказка…
— Или это какие-то специальные кошки. — Дарлинг заставила себя улыбнуться.
— Я тоже думал об этом. Кошки, которые всегда смогут нас защитить.
«Защитить». Это третье по популярности слово в лексиконе Исмаэля — после «мама» и «Лали».
— От чего?
— Мало ли от чего… Конечно, про кошек все неправда, кроме того, что я знаю их с детства. Но иногда просто здорово подумать, что есть что-то, что делает тебя неуязвимым.
Неуязвимость — вот о чем мечтает этот мальчик! А в этом доме уязвимы все, за исключением хозяйки.
— Я ведь тоже искал им имена. А потом бросил. Теперь это делает Лали.
— Меня она решила звать Mo.
— Значит, вы ей понравились. С этим уже ничего не поделаешь.
— Да. Я все же поищу своего друга, — сказала Дарлинг.
— Вас проводить?
— Не стоит. Лучше возвращайся к гостям.
— Мы ведь еще поговорим?
— Конечно.
— И вы немного расскажете мне о России?
— Обязательно. А ты мне расскажешь о вашей африканской коллекции.
— Идет.
* * *
Расставшись с Исмаэлем и Амаку, Дарлинг взлетела на второй этаж, но Костаса на террасе не обнаружила. Спуститься он не мог: лестница все время была в поле ее зрения, и никто не поднимался и не спускался по ней. Значит, Костас где-то здесь.
— Костас! — позвала она, не слишком, впрочем, громко. — Где вы, эй!..
Ответа не последовало.
Обойдя диван, Дарлинг обнаружила обеих кошек: теперь, в отсутствие Лали, они лежали, прижавшись друг к другу, среди диванных подушек. Появление Дарлинг нисколько не взволновало их, лишь одна приподняла голову и слегка приоткрыла глаза.
