Для Даша не существует укромных уголков. Она везде просунет щупальца своего взгляда.
— Признавайся, говорили с Анн-Софи обо мне?
— О пустынях. — Насколько правдиво звучит голос Дарлинг?
— Это одно и то же. Старая сплетница!.. Нет-нет, я нежно люблю Анн-Софи. И ее любит моя дочь… Хотя Анн-Софи и называет меня преступной матерью.
— Разве?
— Она считает, что я слишком люблю себя, чтобы отдавать любовь кому-то еще. Впрочем, не так уж она не права — Анн-Софи. И знаешь что? — она такая же.
— Слишком любит себя?
— Слишком любит пустыни, а это одно и то же. Просто ей хватило мужества не заводить детей, а мне нет.
— Я думаю, детей заводят не из соображений мужества. Я думаю, их вообще заводят не из каких-либо соображений.
— Я учту это на будущее. — Даша снисходительно улыбнулась. — А ты еще не задумывалась о детях?
— Нет.
Еще секунда — и Дарлинг разочаруется в вэри дэнджорис, пропихивающей темы, принятые в среде маминых коллег по ведомственной больнице плавсостава; теперь Даша не хватает только медицинской шапочки и накрахмаленного халата.
— Как принято говорить — не встретила подходящего мужчину?
— Не всем дано такое счастье.
— И слава богу, потому что потом не знаешь, как от него избавиться.
— Шон?
— Всего лишь отец моего ребенка и приятный молодой человек.
— Всего лишь? — Дарлинг удивлена. — Зачем же ты живешь с ним?
— Это как Камбоджа после Африки. Благотворно влияет на кожу.
— Но ностальгия по Африке все равно мучает по ночам?
— По ночам я крепко сплю, но ностальгию ни в какую задницу не засунешь, ты права.
— Тогда зачем?..
— Он забавный, он предан мне… И он знает границы, переходить которые не стоит ни при каких обстоятельствах.
— А остальные? Пытались перейти?
— Снаряжали целые экспедиции.
Костас — из тех, кто снаряжал экспедиции. И Тео с Янеком тоже. И еще некоторое количество мужчин, о которых Дарлинг не знает. Кто-то готовился к экспедициям основательно, подолгу оставаясь в приграничных городишках и составляя подробные карты местности; кто-то пытался вторгнуться на сопредельную территорию с наскока, но итог всегда был один.
Неутешительный для потенциальных завоевателей.
И лишь слабосильный английский мудрец Шон поступил совсем не так, как остальные: он приблизился к черте, но не перешел ее. И теперь пожинает плоды. Не слишком уж сладкие, если судить по его разговору с Кристианом на кухне.
— И он любит Лали.
Даша говорит это таким тоном, каким сказала бы «он любит бейсбол» или «он любит горячий шоколад», а ведь речь идет о дочери и ее отце.
— Анн-Софи тоже любит Лали. Не проще ли тогда жить с ней? Тем более что она уж точно не посягнет на священные границы.
— Тогда придется жить еще и с Зазу. А семейные идиллии меня удручают.
— Так и хочется их разрушить?
— Что-то вроде того.
— А что касается преданности… Для этого у тебя есть Исмаэль.
— Ты уже познакомилась с ним?
— Да.
— И уже сделала выводы о его преданности?
— Их и делать не пришлось. Все лежит на поверхности.
— И всегда найдутся те, кто ловко подтащит к поверхности то, что вроде бы должно там лежать.
— Кого ты имеешь в виду?
— Анн-Софи.
— Мы говорили о пустынях.
— Конечно. Ни секунды не сомневаюсь. Так что там случилось с драгоценной женушкой Тео?
— Думаю, что это нервный срыв на почве неумеренного потребления алкоголя. Хотя алкоголь здесь вторичен.
— Что же тогда первично?
— Первичен Тео. — Дарлинг пожала плечами. — Тебе следовало бы подумать, прежде чем приглашать его с женой.
— С какой радости я должна об этом думать? — Даша почти зеркально повторила жест Дарлинг. — И кстати, я даже не знала, что он женат.
— Вернее, тебе и в голову не могло прийти, что он женат. Ведь женятся обычно только на тебе.
Стоя под навесом, посреди дождя, Дарлинг испытывает кружащий голову драйв, какого не испытывала никогда раньше. Все дело в Даша, в ее разительной непохожести на других людей, которые на ее фоне кажутся лишь бледными тенями. Все до единого, включая брата-близнеца Кристиана и роскошную пустынную отшельницу Анн-Софи, пардон муа, Анн-Софи!.. Устоять удается лишь Паоло (его занесенный лепестками сакуры самолетик вовремя исчез в бумажном небе) и папочке с его сухогрузом. Только они способны составить конкуренцию Даша, но по-джентльменски сходят с дистанции: слишком они далеко.
А Даша близко. Очень близко. Рядом.
Пикироваться с ней — сплошное удовольствие, в случае с Костасом это называлось «хамить». Хамить Даша намного приятнее, чем мрачному, озабоченному только своими энергосберегающими чувствами Костасу. Ответы Костаса априори будут унылы и лишены изобретательности, другое дело — Даша. Даша уж точно не оставит без внимания ни одной вызывающей реплики Дарлинг, она обязательно вернет брошенный в физиономию торт, да еще украсит его марципановыми сердечками и розочками из лакрицы. Останется только слизывать крем и удивляться кулинарному вероломству Даша, подсыпавшей кайенский перец в сладкую массу.
К губам Даша тоже подмешан кайенский перец.
Иначе ее поцелуй не обжег бы Дарлинг щеку, а он обжигает. Под навесом, посреди дождя, она целует Дарлинг, и это совсем не дружеский поцелуй (они не подруги, и это не радостная встреча на перроне вокзала после долгих лет разлуки; и не грустное прощание на годы — на том же перроне). Это — поцелуй-признание, поцелуй-благодарность. Даша признательна русской соплячке за легкие уколы: иногда они просто необходимы, чтобы проткнуть непомерно раздувшийся шар всеобщего удушающего обожания, в котором она плавает.
— А тебе палец в рот не клади, — шепчет она, не отрывая губ от щеки Дарлинг.
— Этого я не позволяю даже своим парням.
— Вообще-то замужем я никогда не была. За исключением последних нескольких лет. Что же касается преданности — ее никогда не бывает достаточно.
— Даже если она абсолютна?
— Абсолютная преданность одного человека ничего не значит. Этого слишком мало, чтобы чувствовать себя в безопасности. К тому же всегда хочется большего, чем абсолют. Потому что большего хочется в принципе.
— Разве есть что-то, чего ты до сих пор не получила?
— Конечно. Я хочу заполучить тебя на эту поездку в Ангкор-Ват. Идем, я кое-что покажу тебе…
