— Глубина ямы не известна? Куда людей помещают? — Спросил Артем, стоявший на пару шагов впереди нас.
— Проектная три метра. Могли углубить, — уточнил я. — Яму в десять метров даже в те времена просто так не закажешь. Городовым настучат. С нашими технологиями — вообще легко и двадцать.
— Хоть бы поглубже, — мрачно вздохнул Артем.
— Там холодно и сыро, — осторожно заметила Го Дейю из-за плеча.
— Да я чтобы не задело… — Повел он плечом и в несколько быстрых и широких шагов оказался сильно впереди нас.
Я остался на месте, а дернувшихся было следом девушек придержал жестом руки.
— Что? — Недовольно уточнила Инка.
Отрицательно покачал головой и перевел взгляд на спину Артема. Инка автоматически отследила мой взгляд, и заготовленная ею фраза пропала в резком выдохе.
Потому что вокруг Шуйского словно плавился воздух, проходя волнами искажения, цепляющими снег и землю под ними. Поднимающими этот снег, эти комья слежавшейся прелой листвы под ним, и эту серовато-коричневую глинистую почву, основательно утрамбованную проезжавшими машинами. Закручивающими все это вокруг ног массивного и высокого юноши стремительнее и стремительнее — под взвывший воздух и тревожный шелест ветвей всех деревьев вокруг. Пока черно-желто-серый вихрь бешено не закрутился вокруг него, скрывая с головой и разрастаясь на несколько метров ввысь и вокруг. И так же резко прянул в сторону земли, явив взору огромного медведя размером с металлический гараж — бурого, с сияющей лоском шерстью и перекатывающимися под ней мощными мышцами, припавшего на чуть полусогнутые передние лапы с огромными когтями, налитые чуть зеленоватым свечением, напряженно смотревшего в сторону усадьбы.
— Охренеть, — выдала Го Дейю без малейшего акцента.
А до того еще новости по-нашему читала и слишком уверенно смотрела на таблички с улицами и названиями магазинов. Недостаточно хорошо их там готовят, прокол за проколом…
— Мой брат, — деловито представил я, подняв правую ладонь и посмотрев на перстень. — Сам в шоке.
— И что сейчас будет? — Растерялась Инка, полностью поглощенная созерцанием огромного медведя — аж ротик приоткрылся.
— Стандартная схема работы. — Охотно пояснил ей. — Хороший, плохой и медведь.
— А кто плохой?
— Тот, кому сейчас крепко не повезет, — чуть напрягся я от ощущения наждачки по нервам.
Рядом пробуждалась настолько древняя сила, что невольно становилось не по себе. И не одному мне — Федор тут же оказался за коричневой завесой защиты своей свиты, а девушки попятились назад и отступили за меня.
Потому что даже я — зло для них гораздо более привычное, чем то, что зарождалось за несколько шагов впереди.
Пробужденное Артемом попыталось скрыться в тревожном шелесте деревьев — и кто-то поверит, что из-за него в панике упорхнули задержавшиеся на родине птицы. Оно замаскировалось резким ветром, взметнувшим снег и опавшую листву во дворе усадьбы. Но желтые листья отчего-то отказывались падать на землю, все множась и множась в порывах ветра — в количестве, которого никак не могло тут оказаться — танцуя среди тысяч таких же желто-красных лепестков, заполонивших все пространство перед нами и на десяток метров ввысь под гибельный шелест «Вечной Осени»…
В этом шорохе слышался усталый треск рассыхающегося пластика; стон стремительно ржавеющего металла и отзвуки лопнувшей арматуры, показавшейся из одномоментно выветрившегося бетона стен и перекрытий; глухой звук лопнувших стекол и отзвуки всего, что стремительно умирало, рассыпаясь прахом без следа.
— Что происходит? — Еще слышалось в этом шелесте.
И тихое «мама», которое даже на языке аймара означало то же самое — и самое дорогое…
Мир стремительно возвращался в состояние, когда не было ни стали, ни пластика, ни стекла, а в этих краях шумел только великий лес. У которого всегда был и будет один хозяин.
Но в миг, когда напряженный силуэт медведя вздрогнул и выдохнул перед нами, а листья опали на пустую и ровную землю с остатками вмурованного в землю фундамента, на котором более не существовало двухсотлетней усадьбы, нашелся тот, кто с этим оказался не согласен.
Нескладно высокий и чуть перекошенный в плечах, словно разучившийся держать себя прямо — еще пять лет назад он был атлетом и красавцем. Парой месяцев назад — безобразным толстяком, а ныне неведомо кем до момента, пока отец не придумает ему новое имя и новую судьбу. Бывший наследник клана Черниговских стоял на остатках бетона, окруженный хаосом серых и бледно-серых теней. Спортивные одежды на нем были целы, а металлический браслет часов не подвержен старению. Сила Крови Шуйских тронула разве что обувь, сожрав резину подошв до довольно жалкого состояния — но и это не помешало защитнику тайной тюрьмы сделать шаг вперед и, словно размахнувшись правой рукой, метнуть нечто мерзко-черное, перевитое пульсирующими нитями огня, в нашу сторону.
— Ой! — Успела сказать аттестованный боевой «мастер» голосом Инки.
А силуэт медведя перед нами в это же время несколько раз сверхбыстро «моргнул» в реальности — словно телевизионной картинкой на неисправном телескопе, то проявляясь, то исчезая из пространства, пока на очередном «протаивании» внезапно не оказался за полсотни шагов впереди, играючи разрезав лапой с засиявшими зеленым когтями черный кокон и тут же исчез, скрываясь от последовавшей ударной волны и жара.
Мгновением позже он оказался прямо вокруг Черниговского, уже успевшего окутаться серой вуалью щита — но Артем просто подцепил лапой бетон под его ногами и снес вместе опорой в сторону, от охраняемого места и возможности убить то, что не получилось защитить.
Но секундой позже полетел уже сам — от удара собственной тени, самовольно поднявшейся с земли… Земля отозвалась гулом от удара тяжелой туши, а пляска теней попыталась схватить медведя за лапы и проткнуть глаза — но мерцание перекинуло Шуйского в сторону и уберегло от очередной черной кляксы, пущенной вдогонку. Новая волна жара дыхнуло в лицо, поднимая запахи сжигаемых листьев, затлевших на земле.
И тут же на пространстве бывшей усадьбы перед нами кое-что кардинально изменилось. Больше не было медведя — только бесконечное мерцание во всех краях площадки, столь быстрое, что тени под ними не успевали соткаться в нечто целостное. Отчего казалось, что удары, достававшиеся защите соперника, будто существовали сами по себе — какое-то невообразимое количество оплеух, откидывающих невольно отступавшего под их натиском противника все дальше и дальше в угол площадки.
В ответ шло дымное марево, пахнувшее серой и болью, застрявшее в защите моих перстней. Ударили серые колонны с небес, выбивая из земли глухие удары и пропахивая землю под собой на несколько метров. И тут же — черно-алые линии, расплывающиеся по воздуху от Черниговского, слово вода от брошенного камня, и где-то среди них — глухой и низкий стон боли, выданный медвежьей глоткой… Испуганный вскрик Инки… Запах паленой шерсти…
