Я тихонько зашел внутрь кабинета. Добротное по размерам помещение в пятнадцать на двадцать метров украшалось самым дорогим, что есть в этом городе — видами на центр Москвы из двух панорамных окон, образующих угол стен справа и передо мной. Слева темное дерево облицовки закрывали карты шести континентов, выполненных в достаточном масштабе, чтобы Антарктика обоих полушарий Земли касалась паркета, а Арктика подпирала выбеленный потолок в шести метрах над головой. Где-то на карте даже красовались разноцветные флажки, отражая области интересов и клановую собственность, а возле углов стен кантом шли гербы подчиненных городов, коих было около двух десятков. Стена же справа и слева от входа в кабинет закрывалась рядом крупных телевизоров, призванных отражать презентации и отчеты для высшего руководства. Сверху все это освещалось десятком ламп дневного света.
Обычное, в общем-то, рабочее пространство для приема людей со стороны и собственных подчиненных. Ничего общего с личным кабинетом, вход в который наверняка располагается здесь же, под участком фальш-стены, но куда точно не приведут случайного человека с улицы. Вот там будут и стеллажи с документами и книгами, на форзацы которых будет любопытно взглянуть; найдется место для фотографий семьи и предков, памятных предметов и деталей, характеризующих хозяина. Тут же все было достаточно стерильно в плане влияния личности на обстановку. Обычный деловой кабинет, выполненный под стандартные нужды. Должен был быть.
Но сейчас вся мебель — все эти кресла за длинным столом для совещаний вместе с ним самим были сдвинуты вплотную к стене с картой. В ту же сторону был скатан мягкий ковер, а пол вместо него покрывала уложенная внахлест черная пленка — точно такая, как в пакетах для мусора. Единственное, что оставалось на своем месте в кабинете по логике вещей — это отдельный стол руководителя возле панорамного окна напротив. Только вместо документов, которые все равно накапливаются так или иначе, на нем был разложен хирургический набор из медицинской нержавейки — приборов на тридцать, закрепленных каждый в персональном кармашке специально предназначенного для такого черного чемоданчика.
Интересно.
За тем же столом обнаружился и сам хозяин кабинета, он же князь Панкратов — нестарый на вид мужчина с высоким лбом, седым ершиком волос и волевым подбородком. На плечах его была армейская рубашка с камуфляжем песочной расцветки, с нашивкой в виде княжеского герба над сердцем.
Михаил Викентьевич был занят тем, что пытался навязать свою княжескую волю компьютеру, который не хотел нормально работать несмотря на титулы и высокий боевой ранг хозяина.
— Да включайся ты, железка, — чертыхался он, пытаясь легкими постукиваниями по корпусу и нажатиями по кнопке включения призвать электронику к благоразумию.
Электроника уходила в бесконечную перезагрузку.
— Час дня, — сверившись по часам, озвучил я информацию, стоя у самого порога и не наступая на черный полиэтилен.
— Ну надо же, заработало, — удовлетворенно хмыкнул князь, не отводя взгляда от экрана. — Час уже? Заводите этого.
— Этот уже здесь, — мягко ответил я.
— Сам явился. — Цепко посмотрел он на меня — вернее, в пространство за приоткрытой дверью. — Григорий Андреевич где?
— Снаружи, — ответил я правду, откинул брусок дерева в сторону носком ботинка и плотно закрыл дверь. — Отговорился делами клана.
— Дверь не нужно было закрывать, молодой человек, — попенял мне князь, выражая тоном угрозу и недовольство, от которых невольно потянуло вернуть все, как было. — Не следует распоряжаться в чужом доме.
— Прошу простить, — произнёс я без особой искренности, не тронув дверь, и сделал несколько шагов в сторону княжеского стола. — Смею думать, позже вы одобрите мое самоуправство.
Под ногами хрустнула складка пластика.
— Быть может, — поднявшись из-за стола, встал он от него сбоку и задумчиво тронул пальцами длинный хирургический ланцет. — Все может быть. Вряд ли вас порадует мое одобрение… Итак, Самойлов Максим, верно? — Заглянул он в листочек на своем столе.
— Абсолютно. Изволите ознакомиться с бумагами? — Взял я папку обоими ладонями и обозначил движение в его сторону.
— Вы знаете, Максим, — не отреагировал он, вновь переключившись на созерцание хирургического инструмента. — По своей первой профессии я — военный врач. Полевой хирург. Спас, смею думать, сотни и сотни жизней. И еще столько же непременно спасу, — остро посмотрел Панкратов на меня. — Вы знаете, что самое неприятное в этой профессии? Даже не гибель пациента, Максим. Самое неприятное, когда тебя отвлекают по пустякам.
Если и были ранее тени вариантов, то сейчас судьба пешки проявилась четко и без альтернатив. Я же медленно зашагал в сторону князя.
— Смотря что считать пустяком. — Мягко возразил я. — Является ли им жизнь человека?
— Человека, что считает свою жизнь потерянной из-за финансовых споров? — С гневом фыркнул Михаил Викентьевич. — Я дам вам сравнить ваши эмоции с отрезанной рукой и потерянным глазом, с оторванной ногой и кишками, вываленными из живота! У нас, молодой человек, идет война. Из-за вас, из-за потерянного на вас времени умрут десятки моих людей. Я хочу, чтобы вы ответили за их смерть. — Достал он из крепления нехороший на вид нож.
Резко зазвенел телефон на столе. Легкое движение ножа — и провод телефона, расположенный в полуметре от его руки, распадается надвое.
— Думаю, для вас жизнь этого человека — не пустяк, — был я по-прежнему доброжелателен и сделал пару шагов ему на встречу. — Предлагаю посмотреть на бумаги.
— Я видел ваши бумаги, Максим. Но вы продолжайте подходить.
— Вы видели повод для аудиенции, — не согласился я. — Некоторые вещи лучше передавать лично. Я бы не доверил их даже бумаге, но словам вы бы вряд ли поверили.
— Ваши жалкие попытки выгадать себе пару секунд жизни, — с неодобрением покачал Михаил Викентьевич головой. — Чего вы хотите? Выпрыгнуть в окно? Так они бронированы, и я вас успею перехватить еще раньше.
Тело вдруг жестко обняли незримые путы, особенно сильно сжавшись вокруг шеи.
Я потянулся Силой к пуговице на детали нижнего белья, менять которую тут не посчитали нужным, и удушье моментально прекратилось, как и чужое воздействие. Все-таки, правильно посчитали сестры — этот предмет одежды я точно не потеряю и не забуду, хотя сказать кому — смешно…
— Интересно, — хмыкнул князь Панкратов, опуская руку с ножом.
И на защиту навалилось нечто в сто крат более мощное, чем раньше — даже воздух пошел радужными разводами в местах соприкосновения сил. Но дышать, продолжать двигаться и говорить я мог.
— Я бы хотел, чтобы вы заглянули в документы. — Был я по-прежнему спокоен. — Раз вы все контролируете, то что изменится от секунды вашего внимания?
— Я могу посмотреть их после вашей смерти, — радужная расцветка обняла практически все пространство вокруг меня.
