Оставалось единственное — то самое проклятье семьи, которое могло запросто все испортить. И оно, что характерно, смогло это сделать.
Пять великих князей, называющих себя сватами. И ощущение искренней ненависти от того, как на глазах рушатся все надежды на родство с Юсуповыми. Надежды на выход из этой клятой финансовой блокады. Надежды на нормальную жизнь.
Но он, Сергей Олегович, не отступит просто так. Первое, и самое главное — звонок по тревожной линии, оставленной на всякий случай для связи с Юсуповыми, уже был сделан. Ну а второе — что зависит от него самого, он выполнит в полной мере, отчаянно борясь за счастье семьи и будущее дочери.
— Здрав будь, хозяин дома и счастливый отец. — Остановившись за несколько метров до порога, замерла княжеская делегация, выделив вперед себя массивного и крайне представительного князя Долгорукого. — Есть ли в твоем доме девицы на выданье?
— И вам здравствовать, княже. — Ответствовал Еремеев. — Нет счастья в моем доме, равно как и девицы — сватов принимать.
— Как же, — сбившись, пробормотал князь, повернувшись назад. — И Ники Сергеевны нет?
— Умерла она. — Поджав губы, произнес хозяин дома.
— Вот как… — обескураженно произнес Долгорукий. — Когда же произошла сия трагедия?
— Не далее, как этим утром.
— Ну она хоть теплая еще?! — Дернулся позади Давыдов, и тут же был удержан Шуйским вместе с Панкратовым на месте.
— Умерла, так умерла. Я тогда поехал, — горестно махнув рукой, развернулся было Галицкий.
— А ну стоять. — Негромко произнес Долгорукий, но замерли все. — Скажи, Сергей Олегович, умерла твоя дочка для всех, или только для нашего жениха?
— Для Самойлова Максима мертва она. — Жестко произнес отец. — С сегодняшнего утра и навсегда.
— Вот что, Сергей Олегович, — нахмурился Долгорукий. — Мы тебе — не мальчишки, чтобы нас на улице держать. Ты, будь добр, уважь нас и в дом пусти. А выставишь за ворота — так бог тебе судья.
Собственно, выставить пятерых великих князей — это действительно очень быстрый способ попасть на божий суд.
— Прошу ко столу, — скрипнув зубами, согласился Еремеев, и первым зашел внутрь.
К гостям никто не готовился, оттого длинный стол в праздничном зале не был покрыт нарядным сукном и заставлен яствами. Не было на нем ничего, кроме графина с водой, да пустых стаканов — не рады были сватам, и не торопились угощать их разносолами. Разве что промелькнула служанка, да поставила ломти вчерашнего хлеба рядом с водой.
Пятеро князей, не сговариваясь, сели по одну сторону стола. Еремеев же оказался напротив мрачно глядящего на него князя Долгорукого. Отдельно — особняком, на дальнем краю стола слева устроились трое в красных бабочках.
— Сергей Олегович, — начал Долгорукий. — Мы с вами не молоды, чтобы словами играть. Не люб вам наш жених — то бывает. Честно говоря, премерзский юноша.
Рядом невольно кивнули Панкратов и Шуйский.
— Не наговаривайте, Сергей Михайлович, вполне достойный молодой человек. — Возразил с возмущением Галицкий.
Трое глянули на него безо всякого одобрения, и будто даже отодвинулись на пару миллиметров.
— А вы, князь, с ним по какому поводу знакомы? — Уточнил Панкратов.
— Сыну посодействовал. — Задумавшись над таким поведением окружающих, автоматически ответил Яков Савельевич.
— Значит, знакомы с ним только мы трое.
— А Самойлов — не из гусар? — Для порядка уточнил Давыдов, не понимая — отодвигаться ему от Галицкого или примкнуть к нему.
— Из первостатейных сволочей он, — не сдержался Еремеев.
— Называли меня и так, милые господа! Но это не отменяет мой вопрос!
— Василий, угомонись.
— Сергей Олегович, — вернулся к беседе старый князь. — Давайте подойдем к вопросу, как деловые люди. Есть традиции, благодаря которым мы у вас в доме. Согласно этим традициям, вы вправе отказать и нам, и жениху, но это было бы крайне нежелательно. Это ваше право, — поднял он ладонь. — Тем не менее, нам еще никто не смел отказывать.
— Никто не отказывал Давыдовым!
— Василий, попей водички. — Шуйский самолично придвинул к себе графин.
Но жидкость в стакан полилась быстрее, чем он его открыл — будучи наполненной из фляжки гусара его же рукой.
— В общем, Сергей Олегович. Я бы попросил вас сделать так, чтобы ваш отказ не бросил тень на сватов и не создал проблем и вам, — мягко пригрозил ему князь.
— И каким же образом вы это видите?
— Назначьте неподъемный выкуп, — всплеснул руками Долгорукий. — Всего дел! Не поднимет его жених — так кто ему судья? Мы же свои дела, считайте, выполнили с достоинством и в полной мере.
Идея Еремееву не то, чтобы очень понравилась — никаких разговоров он вообще не хотел вести на этот счет. А так, выходит, что согласие отца он дает, но с условием выкупа невесты. Но и гнать взашей великих князей — это как-то уж слишком вредно для собственного здоровья. Уж больно мстительный характер у каждого из них. Да и к тому же — не этого ли жесткого отказа ждет, развлекаясь, сам Самойлов? Не станут Юсуповы связываться с семьей тех, кто оскорбил аж пятерых сиятельств, и никакие общие финансовые проекты тут точно не спасут — мало ли по стране промышленных предприятий и владеющих ими семей? Точно! Вот подлец, как помыслил — даже отказ будет в его пользу.
— Сергей Михайлович, преклоняю голову перед вашей мудростью, — чуть склонил голову Еремеев.
Перед природным князем — не зазорно.
— Итак, согласие отца у сватов есть, верно?
— С назначением выкупа за кровинку мою, — впервые улыбнулся Сергей Олегович.
— Каким будет выкуп? — Расслабившись, отклонился на высокую спинку стула Долгорукий.
— Пусть будет миллиард… Нет, десять миллиардов рублей. Сегодня же, до обеда. — Со спокойной совестью обозначил условие Еремеев.
— Отец, девяносто седьмой год выпуска! — Возмутился Давыдов. — Да тут гарем мож… — Подавился он рукавом офицерского мундира, которым тут же занюхал недавно выпитую стопку.
— Мы согласны. — подытожил старый князь.
— Ну наконец-то, — выдохнул Галицкий, вновь взглянув на часы. — Неприятно, безусловно, но на самолет еще успеваю.
— Рад был вас всех видеть, — поднялся Еремеев, пожимая руки вставшему Долгорукому и Галицкому. — Господа? — Недоуменно обратился он к отчего-то спокойно сидевшим Панкратову и Шуйскому.
— Десять миллиардов рублей, — произнес Панкратов, глядя на трех молодых людей с красными бабочками на углу стола. — Окончательная цена выкупа.
От его голоса отчего-то замерли все. А вот один из ребят — тот, что со шрамом возле глаза, неторопливым движением достал сотовый телефон из внутреннего кармана пиджака. Не торопясь выбрал номер для звонка, дождался ответа и проговорил бесцветным голосом, свойственным бухгалтерам и киллерам:
