— Веденя! — хрипло, почти неслышно, выдохнул Прозор. — Велислав, это Веденя! Рыбак утопший! Великий Род!
— Вижу! Да он же мертв! Утопленник!
Покойник подошел ближе к берегу, и в свете луны, воины венды безошибочно определили ту грань, что безжалостно отделяет живых от навсегда ушедших в Нижний Мир. Лик бывшего рыбака Ведени был бледен, черты резко заострились. Утопленник обводил берег некогда живыми, веселыми, а теперь подернутыми мутной пленкой глазами. Постояв, покойник странно заколыхался и двинулся к обрыву. Венды ощутили, как их тела пробрал могильный холод.
Вцепившийся в камень Прозор лязгнул зубами и с усилием разжал пальцы. Великан повернул бледное лицо к Велиславу. Тот стоял оцепенев, до хруста в омертвевших пальцах сжимая каменную стену. Велислав никак не мог оторвать взгляд от реки.
А утопленник, все так же бредя по воде неспешным шагом, уже дошел до берега, оглянулся на реку, словно запоминая или прощаясь с водой, и вышел на берег. Под тяжелыми шагами захрустела речная галька. Мертвец неторопливо и размерено пошел к пересохшему, разрезавшему обрыв, руслу. Голова утопленника снова свесилась, руки опустились к земле, казалось, его давит незримая тяжесть. Но мертвец шел быстро, и как-то неуловимо глазу. Утопленник легко заскользил наверх, на обрыв…
— Велислав, спускаемся! Он к башне идет.
— Погоди! Посмотрим, что дальше! Ворота заперты. Не войдет…
Утопленник уже стоял возле башни. Он передвигался стремительно. Казалось, чуть моргнешь, а его уже нет на прежнем месте — мертвец подкрался ближе. А в голове Прозора, с того самого мига, как он увидел мертвеца, вертелось давно забытое детское воспоминание.
— Велислав! Да это же албаст! — Прозора аж затрясло при этих словах. — Это не утопленник! Он другой! Это упырь! Там же внизу Борко за кабанчиком пошел! Он сдуру ворота отворит! Пустит его сюда, албаста этого! Упыря!
Дружинники бросились к спуску, из которого раздался далекий дикий и протяжный вопль. Орал Борко…
Прозор прыгал через несколько ступеней, Велислав не отставал. В ушах вендов все еще стоял дикий вопль Борко, который раздался, как только мертвец подошел к башне. Прозор назвал его упырем, а затем непонятным словом албаст. Кто или что это, Велислав не знал. Видать Борко угрожает серьезная опасность, зазря Прозор не станет лететь вниз, сломя голову. Уж на что Велислав быстр, но тут не угнаться.
Больше Борко не вопил. Молодец, бледный от страха, уже стоял возле спуска на второй ярус. Лязгая зубами, и мелко дрожа он пытался что-то сказать. Но выходила лишь малопонятное: — А… ва… ва…
В одной, трясущейся руке Борко держал потрошеную тушку кабанчика, а другой, сжавшей тяжелый запечатанный кувшин, показывал вниз: в черный провал спуска.
— Открыл ворота?! — выдергивая меч, завопил Прозор. — Говори, открыл? Он вошел?! Да скажи хоть что-нибудь!
Казалось, от его крика Борко пришел в себя. Нет, глаза парня просветлели не от вопля дружинника. Уж больно страшно выглядел Прозор. Еще чуть-чуть и смахнет молодцу непутевую башку. Уже изготовился… Велислав, ничего не понимая, но, видя, как напряжен Прозор, успокаивающе положил ему на плечо руку. А Борко, вперив застывшие глаза в меч, с усилием унял дрожь и мотнул головой.
— Н-н-ет, н-не открыл… Н-не успел… Т-т-там рыбак… В-в-еденя, мертвый… П-просился пустить… Я н-не открыл…
— Фу ты! — перевел дух Прозор. Потом повертел в руках меч, чему-то мимолетно усмехнулся, и с шелестом вогнал клинок в ножны. — Ну, ребята, кажись, удача нам снова улыбнулась. Не иначе, какая-то богиня ворожит… Скажу, в рубахах мы родились! Сюда чуть было албаст-упырь не влез! А тебе, Борко, особо повезло!.. Мы-то может и успели проход завалить да подпереть, а вот тебе точно бы конец пришел. А потом, я бы тебе голову снес, если б успел.
Венды недоуменно смотрели на Прозора. Никто не понял, что он сказал. Какой упырь? Зачем проход заваливать? И чего это он чуть Борко голову не снес?! Добромил и Милован смотрели на великана раскрыв рты… Встрепенулся лишь Любомысл.
— Прозор, ты о чем толкуешь?! — привстав с лавки воскликнул старик. — Откуда здесь упырю-албасту взяться? Их тут отродясь не водилось, не те места!
— А я почем знаю? — раздраженно бросил Прозор, неодобрительно цокнув языком: «Вот дед дотошный! Сомневается! Я ж сам его видел, тут не рассуждать надо — откуда взялся, а отбиваться! Иначе все тут сдохнем, и следов не останется…» — Мы с Велиславом его видели. И отрок наш тоже с ним внизу столкнулся. Вон, гляньте — лица на нем нет! Не водились упыри, да вот завелся. — Прозор вновь выдернул и вогнал меч в ножны, разволновался не на шутку.
— Тихо, тихо, — встрял Велислав, видя, как разошелся обычно спокойный Прозор. — Что за албаст такой? Остынь, а лица на Борко нет оттого, что покойника увидел. Заорал, все слышали. Тут любой богатырь испугается. Он за защитой кинулся, а тут ты мечом на него машешь. Ну-ка говорите, что за албаст? Какой такой упырь? Утопленник это, Веденя Водяной. Но ведь ворота заперты, не войти ему. — Тут Велислав грозно цыкнул на Борко: — Да не трясись ты, воин! Успокойся. Говори, Борко, по порядку: что там внизу было? А вы спорщики помолчите пока, а то заладили: албаст, не албаст. Упырь какой-то неведомый… Рассказывай, Борко, только внятно: без этого а-ва-ва, а то на всю жизнь заикой останешься.
— За кабанчиком я пошел, ты ж видел, Велислав, — сглотнув в горле ком, ответил Борко. Затем голос молодца окреп, дрожь исчезла. — Попутно чеснока, лука набрал. Водки, как ты просил, нашел. И вдруг слышу, в ворота кто-то скребется. Мне страшно стало: свои-то все вошли! А потом меня как стукнет, а вдруг еще кто-нибудь спасся и сюда пришел! Я ж говорил, выплыть можно… А скребется тихо так, не иначе товарищ израненный. Я к воротам! Глядь, а кони-то уже ни то что ржать, даже хрипеть не могут: окаменели, застыли и дрожь их бьет! Будто к ним нежить подкралась, чтоб заездить до смерти. Тут я сообразил — дело нечисто. Спрашиваю, твердо так: «Кто там пришел, и чего надобно?» А из-за ворот голос отвечает, да глухой такой, будто из-под воды или рот ветошью заткнут: «Это я, Веденя… рыбак. Открой Борко, пусти погреться, озяб очень… промок я…» Я ему в ответ: «Сейчас отворю, погоди немного, только руки освобожу». Это я время тяну и на лошадей поглядываю. Про утопленников-то я слышал, что они по ночам ходят, в окна заглядывают и в дверь скребутся. Сами, небось, знаете. Вот и думаю: а не один ли из них пожаловал? Веденю первого смыло, сам видел, — Борко запнулся, вспоминая недавний морок, тряхнув кудрявой головой, отогнал грустные мысли и продолжил: — Хотя, кто его знает, Веденю-то? Он же рыбак, всю жизнь с водяными знается. И еще слышу, вода где-то журчит. Глядь, а это из-под ворот в башню ручей затекает! Тихонько так льется и запах от воды душный: болотной тиной несет. Но сама вода чистая, без ряски, без мути… Много ее натекло. Я и не заметил как, опешил… — Борко снова сглотнул, вспоминая пережитое. — И тут вижу, не вода это вовсе! Она сначала в ноги, а затем в самого рыбака Веденю обращается! Сапоги его рыбацкие появились, порты плотные, рубаха. И все такое ненастоящее, водянистое и колышется! Тут меня пробрало! Швырнул в него чем попало, да наверх! А сзади как заревет что-то, и вдруг все пропало: нет ни пол-Ведени, ни лужи что натекла. Лошади заржали, будто их отпустило сразу. Это я уже сверху увидел, когда сюда несся. А тут вы навстречу вылетаете и Прозор что-то орет и на меня мечом машет. Станешь тут заикаться! Ты уж прости меня за испуг, Велислав.
