— А что осталось? — полюбопытствовал Милован.
— Не знаю, сами увидите! — ухмыльнулся старик. — Думаю, ничего там нет. Сгорел чеснок или в лучшем случае обуглился. А мы сверху раскладывать начнем, встретимся на середине. Только еще одно дело сделаем и начнем.
Увешавшись чесночными вязками Борко и Милован боязливо спустились вниз.
— Прозор, Велислав. Пока молодцы внизу ходят, да дрожащими перстами чеснок всюду распихивают, давайте больными займемся. Помогите мне.
— Что делать будешь? — спросил Велислав.
Любомысл пожал плечами. Хоть и не лекарь, но один хороший способ знает. Его все знают.
— Хлебного вина им дать. Когда непривычного человека море побьет, то первейшее средство — это чарку-другую водки выпить. Болезного стошнит, прочистит и ему полегчает.
— Что-то не слышал о таком, — ухмыльнулся Прозор.
— Ты не слышал, а я точно знаю, — твердо ответил старик. — Сам когда несмышленым мореходом по морям ходил, таким вот изнеженным способом к качке привыкал. Но это у вестфолдингов принято, у других народов пожестче: лекарей у них почитай и нет. И заботится о тебе, болезном, никто не станет. А не можешь на ногах стоять, после того как волна побьет, захочешь где-нибудь под скамьей притулится или в трюм спрятаться, так тебя плетью или кулаком быстро в чувство приведут. Говорю, первое средство от любой хвори — это крепкое хлебное вино, наша альтидская водка. У иноземцев такого напитка нет, а зря. Вернее есть, но другой: вонючий. Они водку делать не умеют, да и не из чего. Всякую дрянь взамен пшенички квасят… А когда брага поспеет, как из нее водку выгнать, не знают. Нет, наша водочка, — тут Любомысл облизнулся, — самое лучшее, что есть! Первейшее средство от всякой хвори. Ладно, заговорились. Давайте-ка, приподнимайте им головы по очереди, да зубы разжимайте. Я хворых потихоньку поить стану. Все равно ничего другого у нас нету.
Распечатав принесенный Борко кувшин, Любомысл нюхнул, одобрительно поморщился, крякнул, плеснул в поднесенную Прозором чарку немного водки, чуть смочил губы и пополоскал рот. Кивнул — годится. Крепка, гореть будет! Самое то! Встав, старик пошел в отгороженный угол к хворым дружинникам.
Прозор поднимал голову, Велислав разжимал рот, а Любомысл со знанием дела, бережливо, вливал меж губ огненную жидкость. Дело спорилось.
— Ну, что скажешь, Любомысл? — спросил Велислав после того, как последнему из занедуживших влили по четверти чарки. — Серьезно хворают?
— Не знаю, Велислав, не знаю… — задумчиво почесав затылок ответил Любомысл. — Хорошо б их к знахарю толковому. Да где его взять-то? Вот смотрю на них и думаю: не всякий знахарь с этой хворью совладает. Неладно с ними… Ладно, водка вреда не принесет, а польза может и будет. Все, идемте. Надо чеснок раскладывать. От него точно толк есть.
Чесночные головки успели распихать только на своем ярусе, когда вернулись Милован и Борко. Молодцы повеселели, испуг прошел. Тем более за воротами башни, как они не прислушивались, не раздалось больше ни одного подозрительного звука, ни шороха… В глубине души у Борко теплилась надежда, что утопленник албаст, перепугавший его до смерти, ушел обратно в реку.
— Все заделали, — улыбнулся довольный Борко. — Чеснок пихали в любую щелочку. В иную и муха не пролезет. Особенно внизу усердствовали. Ты ж, Любомысл, сказал, что албаст по стенам не может лазить. Значит, ему пусть сюда только через низ, а он закрыт. Все, можно отдыхать.
Повесив на стену плащ, Борко уселся и устало закрыл глаза. Слишком много за сегодняшний вечер выпало на его бедную голову… Но вредный старик, не дал хоть на немного забыться.
— Это албаст по стенам не лазит, — ехидно сказала Любомысл. — А если иная нежить? Да еще с крыльями?
Милован и Добромил засмеялись, а Борко чуть не подпрыгнул, — сон мигом улетучился.
— Это какая другая? Ты это, Любомысл, на ночь глядя беду не накликай! Хватит с нас одного Ведени, упыря-албаста, как вы его с Прозором зовете.
— Нет, погоди Борко, ты рот Любомыслу не затыкай, дай сказать, — встрял Милован. — Что это за нежить такая, которая через верх войти может? Да про албаста поподробней расскажи. Мы знать хотим, верно? — Милован обвел взглядом окружающих. Кажется, все, даже маленький княжич Добромил не прочь были послушать про загадочную нежить.
— Что ж, хотите знать, пожалуйста. — Ответил Любомысл. — Только не обессудьте, если что не так расскажу
ГЛАВА 4
Об упыре-албасте
Любомысл наполнил водкой деревянную расписную чару, махом, не касаясь краев губами влил ее в глотку, мотнул головой, занюхал рукавом, отщипнул от головки дольку чеснока, неспешно очистил ее и отправил себе в рот.
Венды терпеливо дожидались пока, старик проделал этот обряд. А Милован даже завистливо крякнул: так отправлять водку в рот, как это делал Любомысл, молодец еще не умел. Сколько не пытался научиться — не получалось. Тошнило от одной только мысли от предстоящего, а затем, когда выпивал, глаза сами собой вылезали на лоб.
— Албасты водятся на Змеиных Островах, что далеко на юге, в Арафурском море разбросаны, — начал рассказ Любомысл. — Там эта нежить давно известна. На этих островах мало кто из мореходов был: корабли туда почти не ходят. Для купеческого люда там никакого интереса нет, море да песок. Ну, еще пальмы высокие растут. Много их там, пальм этих… На них орехи растут большие и мохнатые. Если такой орех расколоть, то из него молоко ореховое течет, на вкус, кстати, весьма приятное и сладкое. Да вы пробовали, наверно? — Любомысл глянул на молодцев и княжича Добромила: — Иной раз и к нам такие орехи завозят.
Борко улыбнулся и ткнул Милована в бок, напомнил, как прошлым летом, они, еще в отроках ходя, сломали нож, пытаясь расковырять такой диковинный орех. Внутри скорлупы никакого молока молодцы не нашли. Орех оказался высохшим.
— Народ на этих островах дикий и невежественный. Кожа у них не то что черная, а темно-серая, с синевой. Ну это и понятно, почитай круглый год голыми бегают. А то, что без одежды — это понятно: там жарища несусветная. Пот испаряться не успевает, так на теле и высыхает. Но в колдовстве эти люди сильны, ничего не скажешь! Да и как в нем не понимать, когда всякая нежить на островах буйствует? Там как в бою: или ты ее одолеешь — или она тебя сожрет. Мы на эти Змеиные Острова случайно попали. Я тогда еще молодым был, чуть старше вас, — Любомысл кивнул на Борко и Милована. — Но хоть и сопляк еще, но к этому времени уже неплохим мореходом стал: море меня приняло и обиды чинить перестало. Но только не в этом суть, не о том речь веду. Шли мы тогда в другое место, да вот не повезло, в такой ураган попали — думали все, конец! Но вот посчастливилось: не отправились мы в прислужники к Морскому Хозяину. Хотя корабль во время шторма пострадал, жуть! Паруса оборвало, все надстройки вместе с мачтами волны напрочь снесли.
Ураган несколько дней длился, куда нас ветер и волны за это время занесли, никто не знал. Вот и прибило наше суденышку к одному их этих островов. Как только землю увидели, так каждый хвалу своим богам воздавать стал. Ох, и диковинные боги на свете есть, чтоб вы знали! Кто-то просто так слова шепчет, кто-то фигурки достал и сухарем их кормит… Ну а я все по чести сделал, как у нас принято. Горсточку родной земли из нашейного мешочка достал, на блюде разложил, и все, что своими руками сделано было: ремешок налобный, кошель кожаный на этой земле сжег. Еще и кровью из руки пламя окропил. Так вернее. Сами знаете, без жертвы боги молитвы не слушают. В общем, несет нас к земле, к острову. Радости у всех, словами не передать. Солнце светит, песочек, пальмовые деревья с листьями раскидистыми растут. Под ними тенёк. Что еще мореходу для счастья надо? Глядим, люди смуглокожие на берегу стоят, да смотрят на то, что от нашего корабля осталось. А почитай и остался то один остов, досками обшитый. И куда нас занесло, не знаем. Это мы уже потом поняли, что нас к Змеиным Островам прибило. А про них, про эти острова, меж моряков давно нехорошие слухи бродят. Мол колдовство на них незнакомое, не всякий знающий колдун его одолеет.
