Любомысл искоса глянул на парня, так и есть — зубоскалит! Молодцам лишь бы посмеяться над стариком. Что Борко, что Милован только и рады что-нибудь, по их мнению, смешное ляпнуть. Ладно, потом он это припомнит.
— Отчего же, нравится мне водка, не выдумывай. Только не здесь, и не этой ночью, будь она неладна! Я не про водку, юноши. Каждому делу — свое время. До дому бы быстрей добраться, да хорошо бы целыми и здоровыми. Вот тогда я водки выпью… в меру. Спать буду, а вы меня караулить. Ладно, хватит лясы точить, не на посиделках. Давайте хворых обиходим, а уж потом о себе подумаем.
Любомысл взял необычные обереги и, сопровождаемый Борко и Милованом, пошел в угол к хворым дружинникам. Как и прежде, они лежали безмолвно, да и дыхания не слышно. Создавалось впечатление, что воины мертвы. Старик отогнал эту скорбную мысль, благо тела у дружинников не то что теплые, а горячие. Плохо это, или хорошо, Любомысл не знал. Как и прежде, старик, захватив с собой кружку и кувшинчик водки пользовал недужных. Борко поднимал им головы, Милован разжимал зубы, а старик вливал в меж обметанных губ немного крепкого пойла. Затем он вешал оберег, стараясь, чтобы серебро ложилось ближе к сердцу. Когда все сделали как надо, Любомысл довольно крякнул:
— Ну вот, от этого точно худа не будет. Что водка первое средство от хворостей, что серебро от нежити. Авось, отойдут наши друзья. А не поправятся, так мы завтра при солнышке в ближайшую деревню заглянем, да по лесам весть пошлем… Пусть знающего волхва разыщут, а пока он идет, мы деревенского знахаря пригласим, пусть как знает лечит. Нам главное — сберечь их, хотя бы в эту ночку. Поняли теперь отроки, что значит серебряный оберег? А? Какую он силу имеет!
— Конечно поняли! — хохотнул Борко. — Только не серчай, мы пока особого толку не видим, извини… — Тут молодец стал серьезным: — Товарищи наши как лежали колодами, так и лежат. Будто ничего мы им не сделали. Не знаю, Любомысл, поможет ли твое средство.
Милован, видя, что от слов Борко старик начал серчать, примирительно улыбнувшись сказал: — Да ладно тебе, не обижайся на него. Борко молодой еще, сам не знает что городит, а мы тебе верим; знаем, что помогут твои мудрые чары.
— А ну вас, — ухмыльнулся Любомысл, — всё сразу хотите… Давайте-ка, молодцы, сгоняйте вниз за пищей, да пошустрей Я и сам есть хочу незнамо как, Думаю, одного порося нам на всех мало будет, тащите все съестное, на что глаз ляжет.
Парни, в животах которых давно уже урчало от голода, с готовностью, опережая друг-друга бросились на нижний ярус, к съестным припасам.
Вернулись Велислав и княжич. Сняли с себя налучья, тулы. Положив оружие на скамейку, молча уселись за стол. Мальчик снова бледен: не иначе наверху что-то случилось.
Любомысл внимательно смотрел на них. Так и есть — дело нечисто.
— Прозор наверху?
Велислав кивнул. Чего спрашивать? Выходили трое, вернулось два человека.
— Сейчас придет…
Бесшумно спустился Прозор. Так же молча уселся. На него всегда жизнерадостного, это не похоже. Он даже говорить тихо не умел, всегда зычен и громогласен, а сейчас тоскливо смотрел перед собой.
— Что опять такие смурные? Снова наверху не так?
— Наверху-то все так, да вот на том берегу, что-то не то, — ответил Прозор. Ох, не нравится мне, как на болоте спокойно… слишком спокойно.
— Да, Любомысл, — добавил Велислав, — не знаю, что будет, но наверх лучше не соваться. Охотничье чутье подсказывает, что все только начинается. Я ночной лес хорошо знаю, да ты и сам понимаешь, что там такая же жизнь, как и днем идет. То мышь пискнет, то лиса прошуршит — эту мышь вылавливая. Порой филин или сова ухнет…. В общем звуков, для тех кто слышит, предостаточно. А слушать мы умеем. А сейчас… Веришь ли, Любомысл, у нас аж мороз по коже прошел от тишины. Будто вымерло все: ни писка, ни стона. Только ветер в вершинах гуляет. Как это на затишье перед бурей похоже. Только бури не будет, — небо звездное и ясное. Ох, как мне не по нраву эта тишина, — угрюмо пробормотал Велислав, — как бы я хотел, чтобы Добромил сейчас в Виннете оказался.
При этих словах мрачное лицо Прозора стало еще мрачнее. Княжича надо оберегать, а иначе что они за дружинники! А вот от чего оберегать, этого он не знал. Одна надежда, что как-нибудь все обойдется, хотя, куда там! Прозор скосоротился и хрипло сказал:
— Еще Добромил, Веденю, то есть албаста увидел. Никуда этот упырь от башни не ушел: за конюшней притаился, выжидает. Мы-то с Велиславом все на тот берег смотрели, на гнилую Топь, а княжич по сторонам… молодец. Только как увидел, перепугался сильно.
— Нет, Прозор, — торопливо перебил Добромил. — Я не то что испугался, я опешил от неожиданности. Как я мог ожидать? В темноте-то не очень видно, ну и я, как Прозор говорил, постарался представить, что ее нет, будто день сейчас. И знаешь, Любомысл, у меня вроде получается… Кора сосен видна стала, хвоинки на ветвях… Здорово! — воскликнул мальчик. — Я стал оглядывать, что вокруг башни делается. Гляжу, а за конюшней что-то отблескивает, будто бы лужа. А откуда она тут, ведь дождь несколько дней не шел. Стал я присматриваться — глядь! — а лужа-то потихоньку в человека вырастает! Я сразу Прозора и Велислава за рукава тронул, и показываю им на то место. И сам вижу: точно — это упырь. А потом он стонать начал, да страшно так, глухо! И вдруг снова растаял и в лужу обратился. Он теперь тут до утра будет, Любомысл?
Любомысл, о чем то размышляя, мрачно кивнул.
— Да Добромил, до утра. Никуда не уйдет, будет нас поджидать. Упырю кровь нужна, да где ее взять-то? Он бы хотел к нам в башню войти, да запечатаны ходы-то. Через чеснок ему не прорваться… Будет ждать, а на рассвете уйдет. Упыри при солнечном свете не живут, с первыми лучами гибнут. Сжигает их Дажьбог. Но вот что я скажу, не вся нежить солнца боится, есть и такая, которой солнце не помеха. Хорошо, что албаст вроде бы не из такой нежити. Как только солнышко взойдет, надо отсюда сразу ноги уносить. И чем быстрей — тем лучше.
— А ты точно уверен, что он солнца боится? — спросил Прозор, — а вдруг этот упырь из тех, кому солнце не помеха? Эх, как я не догадался серебряную стрелу в него пустить? Так ведь одно дело в упыря бить, а другое дело на лужу стрелу тратить! Рука не поднялась, стрелы беречь надо.
— Тот, которого я на Змеиных Островах видел, со дна бухты вечером вылез, когда солнце уже зашло. Да и колдун островной говорил, что албаст только по ночам может из воды выходить. Днем он на дне лежит, в глубине, куда солнечный свет не достает: в ямах, под камнями, в подводных пещерах таится.
— И я хотел в него стрелу пустить — посмотреть, как серебро на нежить действует, да стрелы жалко стало, — сказал Велислав. — Кто знает, может еще пригодятся, жалеть буду, что именно ее не хватило. Хотя конечно оборони нас великий Хорс от такой напасти, чтоб мы такими стрелами отбивались! Любомысл прав: если б он в башню мог зайти — давно бы уже зашел.
— И знаешь ведь, что что-то жуткое на Гнилой Топи происходит, а костра на крыше не зажжешь, знака не подашь. Не знают в Виннете, как на такой случай тревогу подавать. Не было еще такой беды, — добавил Прозор.
