Настороженная речь подействовала лучше всяких воплей. Присмотревшись, русалки увидели, что на другом берегу озера, за росшей около берега сосной, и впрямь прятался кто-то большой и темный.
ГЛАВА 19
Ярл Витольд
Прозор привстал на стременах и, что-то выискивая, оглядел окрестности дороги.
«Где же он? А, вон лежит, не сразу и заметишь! Эк, как за зиму просел! Еще год-другой — и совсем земля утянет. Жаль, верная примета была…» Прозор чмокнул губами и направил коня прочь с дороги, в лес, к большому бугру. Это был древний, поросший мхом и засыпанный палой хвоей валун. Если его отчистить, то можно разглядеть высеченную на нем стрелу — путеводный знак. Идя в указанном направлении, путник выходил к следующему такому валуну, а он, в свою очередь, указывал, куда идти дальше.
Эти путеводные знаки были высечены давно, чтобы не плутать в лесу. Но Прозор и без них хорошо знал дорогу, ведь в молодости, охотясь, он исходил эти места вдоль и поперек. Главное — не пропустить первый камень, а дальше он доберется до нужного места хоть с завязанными глазами.
— Ну, что встали? — оглянулся дружинник, а затем махнул рукой вглубь темного леса. — Нам в ту сторону, к зимовью. До реки, про которую Велислав говорил, не больше версты осталось. Вдоль нее не пойдем, путь срежем.
Путники направили лошадей в лес, вослед Прозору. Копыта мягко хрустели по опавшей хвое. Средь влажных стволов было темно и неуютно: высокие сосны заслоняли звездное небо. То ли дело за разговорами ехать по торной дороге! Но приходилось терпеть, осталось немного: зимовье сулило спокойный отдых, которого венды лишились в Древней Башне.
Любомысла одолевала дремота: старик клевал носом, качаясь в седле, а когда слишком сильно заваливался набок, то резко вздрагивал, тревожно озираясь.
Молодцы, ехавшие позади, молчали. Борко тихонько баюкал сломанную руку, а замыкавший отряд Милован тревожно вслушивался в каждый шорох. Хоть молодой дружинник и не подавал виду, но страшные рассказы Любомысла его изрядно напугали.
А Добромил гадал, кто такой волхв Хранибор, к которому так настойчиво просил поехать предводитель дружины. Наверное, он — великий кудесник. У Велислава не может быть друзей, плохо знающих свое дело.
Прозор остановил жеребца и, призывая к вниманию, поднял руку. С Любомысла сразу слетела вся дремота: «Что там еще?» Старик открыл рот, намереваясь это спросить, но дружинник приложил палец к губам.
Венды замерли. Какое-то время Прозор медленно оглядывал ночной лес. Что-то его встревожило — но что? Запах! Дружинник сильно потянул носом раз, другой, с сомнением покачал головой и, обернувшись, вполголоса спросил:
— Что-нибудь чуете?
Путники принюхались: да, в ночном лесу витал неясный запах. Вроде бы тянуло дымом, жареным мясом и еще чем-то трудноуловимым, но знакомым.
— В зимовье кто-то есть? — шепнул Добромил.
— Да, други, похоже, там викинги, — ответил Прозор.
Соскочив с коня и быстро примотав повод к ближнему дереву, богатырь знаком подозвал Милована и вполголоса сказал:
— Остаешься за главного. И не шумите, я скоро…
Впрочем, предупреждение излишне. Никто и рта не раскрыл, лишь тихонько фыркали лошади — чувствовали запах человеческого жилья.
Прозор скользнул меж деревьев и исчез в лесу. Хотя весил он немало, но ступал бесшумно, как хищный лесной зверь — под мягкими сапогами не хрустнула ни одна веточка, не шелохнулся ни один листочек. Спутникам дружинника показалось, что меж сосен от дерева к дереву мелькнула, исчезнув, большая тень.
Казалось, даже у крадущейся кошки на большой охоте не вышло бы двигаться так бесшумно и быстро! Правда, нет на свете таких многопудовых кошек, как Прозор. И не одна мурлыка не носит расшитых, без помех попадающих в стремя, сапог. Они бы мешали и издавали ненужный шорох, кошачья охота оказалась бы безнадежно испорченной.
Дружинник отсутствовал недолго — он вернулся, как и обещал, скоро, возникнув столь неожиданно, что чутко вслушивающийся в ночной лес Милован даже вздрогнул.
— Поехали, все спокойно — в зимовье Витольд со своею дружиною.
— Занятно, — протянул Любомысл. — Откуда он тут взялся? Ведь он, вроде, сейчас в Виннете должен быть.
— Узнаем, — ответил Прозор, отвязывая жеребца. Он вскочив в седло, улыбнулся. — Поехали. По крайней мере, в зимовье люди, а не какая-нибудь нежить. Хотя, по правде говоря, он мне никогда не нравился, этот Витольд!
— Не одному тебе, — чуть сморщив нос, вторил Любомысл. — Не такой он, как другие вестфолдинги. Уж я-то викингов хорошо знаю, не один год с ними прожил! Ну, раз его князь Молнезар привечает, что тут поделаешь?! Стерпим и Витольда, отдыхать лучше под крышей…
— Прозор, а как это ты так сразу узнал, что в зимовье викинги? — спросил княжич. — Ведь ты же туда только потом сходил, а мне сразу сказал — кто там. И не ошибся!
Дружинник ухмыльнулся и легонько постучал себя по кончику носа.
— Вот как узнал! Я и во тьме хорошо вижу, и чутье у меня, как у лесного зверя-охотника! Знай, каждая тварь по-своему пахнет. От бера, к примеру, запах тяжелый идет, ему в лесу опасаться нечего — хозяин. Кошка — та чистоплотная, часто моется, чтоб ее добыча не учуяла, да и самой кому-нибудь на клык не попасть. Вот и викинги: от них всегда особый запах исходит, — крепкий, смоляной. Морем они пахнут. А еще от них рыбой пахнет и жиром кашалота несет.
Тут Прозор сморщился и сплюнул. Ему очень не нравился запах рыбы, особенно вареной. Впрочем, ухи это не касалось, он ее привечал.
— Викинги без этого жира и дня прожить не могут! Каждый день что-нибудь на нем жарят-парят и хлеб в него макают. И оружие свое, по давнему устою, им смазывают — от морской сырости берегут. Верно, Любомысл? Ты-то должен знать этот запах — сызмалу у вестфолдингов жил.
— Не учуял я запаха, Прозорушка, извини! — развел руками старик. — Это ты у нас один такой: все увидишь, все учуешь…
— А я почувствовал запах, — улыбнулся Милован, — только не понял, чем несло.
— И я, — добавил Борко. — И еще табаком пахло. Верно, Прозор?
Дружинник с улыбкой посмотрел на Любомысла.
— Понял, старче, почему ты запаха не учуял? Это твой нос после табачного дыма не дышит. А ведь Витольд, как и ты, тоже трубку курит. Вот и несло на весь лес рыбьим жиром и табачным смрадом. Я сразу понял, кто в зимовье заглянул, больше у нас никто дымом не забавляется. На все леса только два табачника: ты да Витольд. А то, что сходил к зимовью и убедился, что там викинги, так это нелишне — мало ли кто еще в наши леса чужой забрел? Мы ж не дружинниками родились, а осторожными охотниками.
Вскоре подъехали к охотничьему зимовью: к большой, крепко срубленной, стоявшей на толстых сваях избе. Сваи были нужны, чтобы весенние разливы не подтопили припасы и сухие дрова. По вендскому обычаю крышу венчал тщательно вырубленный конек — символ солнечного бога Хорса. Уж светлый бог всегда приветит усталых охотников и в зимнюю стужу, и в летний зной, отведет от жилья лесную нежить и убережет стены от лесного пожара. Для тепла щели сруба проконопатили лесным мхом, он же толстым слоем лежал на крыше. В избе прорубили всего лишь одно небольшое оконце, которое закрыли ставнями. Из трубы вился легкий дымок. В теплое время в зимовье заглядывали нечасто: летом не та охота — мех не так пушист и густ. Но зимой, особенно, в лютую метель, это жилье спасало охотников.
