— Да-а… — протянул Дубыня. — Да-а… Сколь в этом лесу хозяином обретаюсь, столько всего перевидывал, но такого!.. Надо же — русалка новая появилась! Надо же!..
Леший, покачивая головой, серьезно поджал губы. Все не мог остыть от суматохи и удивления. Русава прищурясь, с сомнением глядела на него… Потом насупилась. Что леший делает среди русалок? Как он сюда затесался?! Дружбы особой отродясь не было… Одна лишь перепалка словесная, когда случайно встречались. Этак, чего доброго, скоро сюда и болотники с болотницами пожалуют! Начнут разговоры умные вести. Только вот о чем с ними беседовать? В каком болоте тина гуще и слаще? Или как ловчее кого-нибудь за ногу ухватить и на дно утащить?! Ну уж нет! Не надо! Грязи от них!.. Запах мерзкий, тинный! От лешего хоть не пахнет. Хотя нет, слабый дух еловых шишек ощущался. Ладно, шишки — они лесу валяются. А запах леса хорош. Но отчего Дубыня такой замызганный? Вон, кафтан какой латаный и грязный. Хоть бы простирнул его, грязнуля!
Перехватив пренебрежительный взгляд подруги, Велла тихонько тронула Русаву за руку.
— Это мы Дубыню позвали. Будь поприветливей. Интересную историю рассказал. Тебе тоже ее знать надо… Видишь, угощает нас всякими разностями. Ты такое видела?
Велла кивнула на большой пень. Действительно, стоящие на нем плошки, мисочки и прочая посуда, выглядели и заманчиво, и необычно. Тут тебе и орехи, и ягоды, что зреют в разную пору. Вот малина, а вот тут ежевика и черника. На большом подносе лежат наливные осенние яблоки. Рядом судок с солеными грибами. Каждой ягоде свое время, — так гласит мудрая поговорка. Но видимо, для лесного хозяина собрать все это изобилие в одном месте и в одно время не составляло особого труда. Да и шубка, что он походя выхватил из своей латаной сумы и преподнес Снежане, тоже выглядела необычно. Сейчас она сиротливо лежала на пеньке.
Русава присмотрелась. Мех шубки играл искорками, отражая лунный свет. Да, русалка могла бы поклясться, что ТАКОГО зверя она ни разу не встречала! Хотя за долгую жизнь повидала многое. Ну что ж, раз Велла говорит, что Дубыня рассказал занимательную историю, которую и ей не мешало бы выслушать, и уверяет, что леший не так уж плох, тогда Русава потерпит его присутствие. Подруга знает, что делает.
Русава вновь бросила взгляд на шубку. «Надо бы прибрать, — мелькнула мысль, — придется на руках нести. Намокнет мех — пропадет шубка! Жаль будет — хороша! Вот и приданное новой русалочке собирается. Да вот только женихов у нас нет…»
Дубыня же, проследив за ее взглядом, неторопливо поднялся и бережливо взял шубку в руки.
— Надо хоть глянуть, что это такое я впопыхах сотворил. Не разу не видел такого зверька.
Прищурив глаз, он с силой подул, обнажая подшерсток. Потом потряс шубку и бросил ее на песок. Глянув на русалок, Дубыня с сомнением пожевав губами, изрек:
— Похоже на рысий мех. Да только мягче и белее. И пятнышки на нем немного иначе выглядят. Другие, мельче… Если это рысь, то тогда она какая-то не такая. Белая что ли? Снежная? Видимо в холодных краях этот зверь живет. Там где снега зимой много. Хотя, казалось, куда уж больше чем в наших лесах! Здорово к имени подходит. Снежная рысь — Снежана. Надо же! Угадал-то как подарочком!
— У вендов есть род Снежной Рыси. Может она из него? Из этого рода? — задумчиво разглядывая шубку, сказала Русава. Для себя она уже решила, что, в конце концов, можно потерпеть присутствие лешего. Можно даже и поговорить. Не съест… — Ты, Дубыня, знаешь про такой род?
— А как же! — обрадовался леший. Еще бы, суровая Русава, поначалу так и пожирающая его взглядом, вроде бы не прочь подружится! — Конечно слышал! Охотники знатные! Средь других родов — наотличку. Хотя, если честно, то недолюбливаю я охотников. Никаких: ни хороших, ни скверных. Хотя средь вендов плохих нет. Такие из других мест порой забредают. Но не суть! Я их не то что недолюбливаю — терпеть не могу!
— А чего так? — спросила Русава.
— Вот, сама посуди! Кажется, нет у меня врагов. И сам зла особого не чиню. Всем любезен и дружелюбен. Ну порой баб и детишек малых попугаешь. Это если встретишь, конечно. Так это только для веселья. И им на пользу идет: не станут в непролазную чащу забредать, осторожней станут. В глухих местах своя жизнь. Заплутают, да ненароком на бера наткнуться! Кто знает, что он надумает? Иль того пуще — на лесного быка наткнуться! На тура! Бер-то может и не тронет — он добродушен, летом порой пуглив… А вот тур!.. Любимый зверь Дивы! Богини охоты! Задираться любит — страсть! Ему все нипочем! Что стар перед ним, что млад. Что знатный охотник, что несмышленый ребятенок. У тура сразу глаза кровью наливаются — на рога человека поддеть, да копытами растоптать охота! Так что бабам и ребятишкам только на дело идет, что я их пугаю. А вот охотники! Особенно иноземные!..
Тут Дубыня помрачнел. И глаза у него кровью налились. Совсем как у тура, про которого он только что говорил. Охотников он не то что недолюбливал, а прямо-таки люто ненавидел! Особенно тех, которые бьют зверя не ради пропитания, а для забавы. Встречались ему и такие. Хотя, к вендам это не относилось. Те брали зверя бережливо и с пониманием: не заставляли понапрасну мучиться. И прежде чем жизнь забрать, прощения у зверя просили. Просили для того, чтоб не обижался он, и чтоб снова мог народиться, если возжелает. А вот заезжие заморские охотники — из других земель, — что порой сходили со своих кораблей поохотиться, те другое дело! Ведь в Альтиду, как правило, идут не бедные мореходы. Всё купцы богатейшие. И вот тут получается, что чем богаче человек — тем он никчемней и дряннее! Это Дубыня давно осознал. Страдания других такому человеку радость принося. Но вендский лес не для заморских гостей. Есть у него грозный хозяин-заступник!
— Заманишь такого охотничка в трясину, — злорадно продолжил леший, — затащишь туда, и довольный весь день ходишь! Он по тине руками молотит, болотницы за ноги хватают, вниз тянут, а тебе радостно — еще одним убийцей на свете меньше стало! У охотничков ловчая сеть есть — а у меня для них трясина припасена. У них ловушки хитрые — а я деревом зашибаю. Причем так ствол валю, чтоб не сразу насмерть, а с переломанными костями в мучениях издыхали. Пусть к Велесу идут и там жалуются! Он из них быстро добычу для самого себя сделает. Обратится в ипостась змеиную и насытится всласть. Отрыгнет сожратое, и к Чернобогу в пекло!
— Не любишь ты их! — усмехнулась Русава. — Впрочем, и вправду, заслужили.
— То-то, что заслужили! Вы когда-нибудь слышали, как раненый заяц кричит, когда стрела его не сразу — не насмерть — бьет? Или олененок, насмерть раненый, убежит от охотников, в кустах спрячется, и плачет там — смерти дожидаясь?! Тогда понимаете, почему охотники для меня первейшие враги! Нет им от меня пощады! И не будет! Только к тому бываю снисходителен, кто зверькам легкую смерть посылает. И не для удовольствия бьет, а ради пропитания. Вот венды такие — и поэтому я их не сильно обижаю. Есть у меня к ним снисхождение. И то не ко всем… Так что пусть люди на меня не обижаются! Спасибо пусть скажут, что из леса живыми и не покалеченными отпускаю!
Дубыня взял горсть каленых орехов и сдавил их в кулаке. Послышался треск. Потом, медленно разведя пальцы, леший показал, во что они превратились. На широкой, мозолистой ладони лежала мелкая труха. Да, силы лешему — не занимать!
