Любомысл замолчал и чему-то усмехнулся. Что-то ему говорило, что эти черные листы сродни той крынке со сметаной. Их так и подмывало развернуть и прочесть. Но вот надо ли? Он не кошка! Везде нужна осторожность. Хватит и того, что Милован, сложив определенным образом пальцы, вызвал морок: какую-то темную ледяную пустыню, посредине которой стояла озаряемая молниями гора и на вершине ее горел огонь. Да еще молодец диковинного красного человека в железной короне видел. Им только этого сейчас не хватало — диковинок всяких. И так непонятно, куда занесло. Отсюда бы выбраться!
— А что с кошкой-то дальше было? — любопытствовал Добромил. Этой сказки он еще не слышал.
— Да ничего плохого, мальчик. Свалилась кошка с полки. Вместе с посудой. Крынка об пол ударилась и разбилась. Утром пришел хозяин — глядь! — весь пол в сметане и черепках. Отругал он кошку. Не за то ругал, что беды натворила, а за то, что шастала, где ей не положено и сметану слизывала. Он должна добро беречь, а не портить. За то ее корил, чтобы в привычку не вошло. Привычка, оно дело такое — от нее трудно избавиться.
— Она же не виновата, что ей есть захотелось, — неуверенно протянул Борко. — Мышей-то не поймала. Не всякая охота удачна.
Любомысл посмотрел на парня и фыркнул. Ну что с него взять? Слишком прост молодец.
— Это я к тому притчу рассказал, что не надо заглядывать туда, куда тебя не просят. Я об этих листах говорю. — Любомысл потряс свертком. — Не стоит их разворачивать. Что-то меня в сон потянуло. Вздремнуть немного? А вы покараулите.
Старик хитро глянул на Борко и спросил, наперед зная, что последует решительный отказ.
— Табак курить будешь? Хочешь, и тебе трубку набью!
— Нет! Спасибо, Любомысл, за ласку и доброту. Не буду курить! Не умею и не могу. А ты спи, если в сон тянет. Я не буду, ночью выспался. Должен же кто-то на страже стоять. Должна же хоть какая-то польза от меня быть, от калеки немощного. — Борко показал сломанную руку. — Мы с княжичем покараулим. Верно?
И тут Добромил каким-то не своим голосом медленно и раздельно произнес чудные слова.
— Листы не смотрите, и не разворачивайте. Вам это не дано. Ту нежить, что вышла из древнего болота, вызвали они. Нежить шла за ними. Сберегайте их. Придет время, и листы вернутся туда, откуда их украли. Сберегайте…
Эти слова Добромил сказал странным мурлыкающим голосом. Будто кот напевал. Говорил медленно, с расстановкой, — а у самого глаза отрешенные, вдаль глядят.
Любомысл вздрогнул.
— Да ты что, княжич?! Ты что говоришь?!
Добромил не откликался. Глаза затуманенные, и Любомыслу показалось, что по лицу княжича скользнула мимолетная судорога.
Борко выпучил глаза, он ничего не понимал. Только видел, что с Добромилом творится что-то не то. Только молодец протянул руку, хотел тронуть мальчика за плечо, как княжич вновь повторил странным голосом:
— То, что вышло на Гнилой Топи, шло за ними. Пришло его время… То, что вы их забрали — благо…
И тут наваждение, творившееся с княжичем, схлынуло. Добромил смотрел на старика таким знакомым, простым, и чуть-чуть недоуменным взглядом.
— Ты о чем, Любомысл? Извини, прослушал. Затмение какое-то вдруг нашло. Будто я не тут, а в каком-то незнакомом мире нахожусь. Гляжу на долину, в ней осень. Очень красиво, опавшая листва кругом: красная, желтая… Я у дерева сижу, а рядом со мной тот пес в самоцветном ошейнике, на меня смотрит… А потом… Нет, не помню!
Старик и Борко переглянулись. Да что ж это такое, с княжичем-то?! Любомысл решительно сказал:
— Я спать не буду. Спи ты, Добромил. Тебе, думаю, отдых нужен.
Княжич безропотно повиновался. Он и в самом деле вдруг ощутил себя усталым и разбитым. Будто весь день в седле провел.
Добромил мигом уснул. Дыхание выровнялось и стало почти беззвучным. Казалось, княжич не дышит. Лицо бледное и спокойное. Он устал…
Любомысл смотрел на спящего мальчика и тягостные думы терзали его душу.
Что случилось с княжичем? Почему он вдруг заговорил не своим голосом? Что за странные слова он произносил? Этого старый мореход не мог понять.
В одном лишь он уже был твердо уверен: эти четыре черных листа, покрытые только ему одному понятными письменами, даны им не случайно. Не просто так Борко нашел их в пыльном закутке Древней Башни. И все то нехорошее, что случилось с ними за последние двое суток, связано именно с этой древней рукописью.
Листы надо сберечь. Их заберут и куда-то вернут. Но кто заберет? Куда вернут?
Любомысл вздохнул: не стоит гадать, видимо, от них уже ничего не зависит. Им положено идти неведомым, но важным путем. И что-либо изменить невозможно.
Солнце клонилось к закату, и отдохнувшие венды отправились дальше. Надо найти ручей и выбрать место для ночлега.
Зеленое пятно, к которому они двигались, располагалось не так уж далеко от конца Древней Дороги. Если даже не спешить, то за полдня добраться можно. Как раз к вечеру и дойдут. Там и заночуют. Но пока светло, к озеру подходить не будут. Спрячутся в окружающем его лесу. Прозор будет ночью следить за вершиной. Не будут же эти колдуны на ящерах все время поджидать их на горе? Когда-нибудь да уйдут оттуда.
Шли к следующей прогалине. Любомысл помнил, что дальше, на пути к озеру, есть еще одна полянка. Виденный сверху лес и вся долина хорошо запечатлелись в памяти старого морехода.
Лес оказался не таким уж буйным и непроходимым, как показалось в начале пути. Большинство деревьев вендам было незнакомо. Много из них покрыто серым, схожим с пеплом налетом, а порой и плесенью. Иные деревья изломаны так же, как и на вершине горы. Но иногда встречались хорошо знакомые — почти как в родном лесу! — сосны, клены, дубы… Большинство из них росли стройными красивыми деревьями, но вот некоторые…
Стволы волнообразные, кривые. Будто, когда они были юными, их нарочно гнула в разные стороны неведомая сила. А потом выросли и остались такими. И ничего уже не поправишь. Больно на них смотреть…
Сначала Прозор, видя такое безобразие и непотребство, только мрачнел. Потом привык и перестал обращать внимание. «Пусть себе растут, как им удобнее…» — мудро рассудил венд, уклоняясь от шипов и мохнатых веревок. Молодцы и Добромил дивились. Любомысл молчал — за годы странствий он видел диковинки и почудней, чем такие деревья. Подумаешь.
Вскоре выбрались на небольшую полянку. Заходящее солнце заливало ее радостным светом, и после лесного сумрака она казалась чистой и приветливой.
Нет свисающих с деревьев мохнатых веревок, что неприятно касались рук и лиц; нет мокрых мест, где вились рои мошкары; не видно покрытых пепельным налетом или просто замшелых стволов — поросших диковинными грибами с островерхой красной шляпкой.
Милован потянулся было сорвать один такой гриб, да Прозор на него так цыкнул, что парень забыл, за чем и руку-то тянул!
