Шел слух, что вообще все тайные прииски до последнего времени принадлежали ему, а что теперь он вдруг захотел от них отказаться.
Приезжали в лиман старатели, просили его взять прииск, дозволить им не ломать построенные избы.
— Я прииск не возьму! — отвечал Иван.
Все молили его: «Возьми!» На Бердышова были доносы губернатору и в Петербург, о чем сообщил ему по поручению Корфа приехавший в Николаевск чиновник Барсуков.
Бердышов послал мальчика с запиской к Петру Кузьмичу, и тот ответил, что ждет Василия Егорыча вечером.
Петр Кузьмич принял сына своего старого знакомца в бывшем губернаторском доме, в комнате, которая заставлена шкафами с книгами. На стенах — шкуры зверей, оружие у окна — аквариум с красными в полвершка рыбками. Здесь жил теперь начальник округа Складовский, женатый на родной сестре Петра Кузьмича.
— Боже мой! Ах, ну зачем же беспокоился Егор Кондратьевич! — всплеснул руками Барсуков. Егор послал ему тючок соболей в подарок и такой же жене Складовского.
— Ольга, посмотри, какой роскошный тебе подарок! — пошел он показать сестре.
Василий засмотрелся на огромную картину. В золотой раме море, горы, белый город под ними, розовый туман и корабли. Немного походило на сегодняшний вид с парохода, но город богаче, большие каменные дома громоздились друг на друга, лодки разъезжали по заливу, судов больше и все было как-то веселей. Но и Николаевск стоял на видном высоком и красивом месте и порадовал Василия.
— Дело серьезное! — заговорил Барсуков, хмурясь. Он встал, прошелся и пересел на другой стул. — Губернатор объявляет решительную борьбу хищникам.
— Будьте отцом родным! — сказал Василий. Он почувствовал вдруг фальшь своих слов.
Так мог говорить его отец, когда жил еще на старых местах, но не теперь, и ему стало стыдно. Ему ли так говорить, сыну президента таежной республики, мечтающему о социализме.
— Что-нибудь постараемся сделать, — сказал Барсуков.
Он добавил, что очень сожалеет об убийстве Ильи.
— Это само по себе преступление. Человека взяли ни за что… И дернуло его бежать. Почему, зачем он бежал?
— Нрава горячего был, — ответил Василий. Он густо покраснел не в силах еще что-то сказать.
— Но вы действительно вели разведку от Бердышова? — спросил Барсуков у Василия.
— Конечно, мы для него старались.
— Как это понять?
— Прииск, мы знали, перейдет к нему, — ответил Василий. — Он его заберет запросто. И он, видно, ждал. И мы знали, что не минует.
Барсуков не стал дальше расспрашивать. Законы, он сам знал, устарели, негодны для нового края, задерживают его развитие. Он и прежде полагал, что все это не так, как значится на бумаге. Теперь, видя, что самые лучшие из здешних жителей, его знакомцы и их дети, замешаны, он решил окончательно, что надо стать на их сторону.
Сделать это, как он полагал, надо умело, не выказывая протеста, а доказательно, законно, пользуя все, что представится возможным.
Он сказал себе: дети переселенцев выросли, нельзя запрещать им пользоваться богатствами этой земли.
— Что же вы хотите? — спросил он.
— Силина винят, как политического. Можем ли мы требовать расследования, — спросил Василий. — Отец хочет приехать и объявиться.
— Вы не соизмеряете желанную вами справедливость с тем, что есть на самом деле. У вас свои понятия, но у нас свои, и шутки здесь нельзя шутить! — раздраженно заговорил Барсуков.
Вошел японец-слуга и, улыбаясь, сказал:
— Приехали Иван Карпыч!
— Отправил пароход! — входя, сказал Бердышов.
— Надо нам выручить Силина. Вот и все! — сказал Барсуков.
— И Сашку! — заметил Василий.
Иван не стал поминать о делах. Полчаса прошло в разговорах, которые Василию казались пустыми.
— А что же Дуня Бормотова? — вдруг спросил Бердышов.
Васька опять покраснел до корней волос и замешался. Иван тряхнул головой, как ошалелый бык, словно отгонял тучу вьющихся слепней.
— Она… — сказал Василий, — с детьми… Я ей привез его вещи. Мы нашли его. Собственно, не мы, а гиляки… Похоронили его… Она переменилась очень, но не плачет… Сумрачная…
Иван ждал всего самого плохого. Поэтому он без волнения и без жадности, как ему казалось, брал прииск, словно принимал его в наследство.
По уходе гостей Барсуков пошел к сестре. Она была в восторге от соболей. Складовский, ездивший за город в крепость, где поставлены новые орудия, вскоре вернулся. Ужинали втроем, и Барсуков рассказывал шурину о семьях Бормотовых и Кузнецовых, и какое теперь там горе.
— Какой молодчина молодой Кузнецов! — говорил Петр Кузьмич. — А ведь отцы были нечесаны, в лаптях. А сына можно ввести в любую гостиную. Отец — идеалист, хочет все взять на себя, что было и чего не было.
Петр Кузьмич впервые стал объяснять суть дела, как оно ему представлялось.
— Они вели разведку от Бердышова, но не могли преградить путь на целую огромную реку старателям. Туда хлынуло крестьянство… Им предстояло ехать в город и все объявить и тогда стать врагами своих же братьев и всяческих свояков. А Бердышова в это время не было, он скитался по Парижу, а потом, кажется, дочь свою, полугольдку, помещал в Петербурге в частную гимназию. А они тут воспользовались древним обычаем старателей и организовали правление, выбрали свою власть, чтобы на прииски не попадали преступники… Их надо было бы поощрять, они в любом государстве были бы великими людьми и о них писали бы в газетах! Можно подозревать их в чем-либо согласно формальным законам, но тогда надо заключать под арест десятки людей и ослаблять многие семьи. Ведь на прииски шли самые здоровые и сильные…
— Нет, об этом и речи быть не может! — сказал Складовский. — Но была ли политическая агитация?
— Нет, не было.
— Вы уверены?
— Я совершенно уверен.
— Нигде не могут найти доносчика. Пропал без вести. Может, с ним расправились?
— Кто же мог знать о доносе?
— Не понимаю, как все это получилось… Да, если бы не эти разговоры про социализм!.. Тогда все ушли бы мирно! — отвечал Складовский.
— Я полагаю, что можно бы не наказывать, если не было тут политики и если прииск возьмет Бердышов, но надо найти законные основания, чтобы не привлекать их. Я полагаю, они совершенно не виноваты с одной стороны, но с другой стороны, юридически, совершенно виновны, и тут без законов не обойдешься! Тем более что случаи с выборной властью были, и мы даже не арестовывали никого, и это уже прецедент. Почти закон! Наш!
— Да, если бы не эти разговоры про социализм! — повторил Складовский.
* * *
— Планы мне привезли на бересте! Позор, да и только! — восклицал Иван Карпыч. — А где, где моя бумага? Что же это ты, Василий Егорыч? Я столько бумаги вам давал… И все инструменты!
